Шаляпин в гостях у горького. я сидел один в полутемной комнате, погруженный в какую-то книгу, и не слышал звонка в передней. и вдруг, подняв глаза, увидел на пороге громаднейшую фигуру в распахнутой шубе и высокой бобровой шапке. это был ф. и. шаляпин. я видел его лицо до сих пор только на страницах иллюстрированных журналов. он заполнял собою все пространство распахнутой двери, а за ним где-то в полумраке белела пелеринка смущенной горничной. – алексей дома? – прогудел его хрипловатый с мороза голос. не дожидаясь ответа, он подошел ко мне, бесцеремонно заглянул в лежавшую передо мной книгу. сероватый рассеянный взгляд его скользнул по светлым пуговицам моей студенческой тужурки. – филолог? энтузиаст? по вихрам вижу! я не нашелся, что сказать. величественным, медленным шагом шаляпин направился через всю обширную комнату к двери библиотеки. он шел, как идут на сцене знатные бояре, как какой-нибудь старый князь иван хованский, окруженный почтительной челядью. ничто не нарушало спокойствия его внезапно окаменевшего лица. и тут откуда-то из-за угла выскочила с оглушительным лаем буська, коричневый бульдог, любимица всей семьи. она пришла в ярость, чувствуя запах медвежьей шубы, ее янтарные прозрачные глаза вспыхнули колючей искрой собачьей ненависти, кожа складками собралась на загривке, ляжки напряглись перед решительным прыжком. – ах, вот вы как? – опять прогудел шаляпин, и все лицо его собралось в такие же угрожающие бульдожьи складки. в какую-то долю секунды он очутился на четвереньках и мелкими торопливыми шажками побежал навстречу буське, волоча по гладкому паркету полы своей шубы. в эту минуту он обрел разительное сходство с вылезшим из берлоги медведем – даже рявкнул приглушенно раза два-три. но что сделалось с несчастной собакой! буська, взвыв от ужаса и неожиданности, задом поползла под диван, царапая разъезжающимися лапами скользкий пол. шаляпин усмехнулся под нос и вновь выпрямился во весь гигантский рост. серьезно и медлительно, как за минуту до этого, он продолжал свое боярское шествие. а в дверях кабинета стоял горький и, сморщившись, давился от беззвучного смеха. шаляпин часто бывал в эти дни в кронверкской квартире, и я гораздо чаще привык видеть его в обстановке, чем на сцене. в тот зимний сезон он играл в театре народного дома, тут же на кронверкском, и часто после спектакля заезжал ужинать к горькому. как ясно вижу я его за столом священнодействующим над разными закусками и салатами! он оживленно рассказывает что-то, а сам в это время тянется к соуснику, угловато, торжественно развернув ребром поставленную ладонь. и каждому ясно, что он только что пел олоферна, – до того этот безотчетный для него самого жест напоминает рельефные изображения властелинов ассирии. даже глаза федора ивановича несколько сужены по-восточному. временами он, забывшись, подносит руку к несуществующей, завитой в смоляные колечки бороде. а сам рассказывает что-нибудь о нижегородской ярмарке, хвалит никому не ведомое испанское вино или передает последний театральный анекдот. изложение.сократить наполовину.
Я сидел один в полутемной комнате, погруженный в какую-то книгу, и не слышал звонка в передней. И вдруг, подняв глаза, увидел на пороге громаднейшую фигуру в распахнутой шубе и высокой бобровой шапке. Это был Ф. И. Шаляпин. Я видел его лицо до сих пор только на страницах иллюстрированных журналов. Он заполнял собою все пространство распахнутой двери, а за ним где-то в полумраке белела пелеринка смущенной горничной. – Алексей дома? – прогудел его хрипловатый с мороза голос. Не дожидаясь ответа, он подошел ко мне, бесцеремонно заглянул в лежавшую передо мной книгу. Сероватый рассеянный взгляд его скользнул по светлым пуговицам моей студенческой тужурки. – Филолог? Энтузиаст? По вихрам вижу! Я не нашелся, что сказать. Величественным, медленным шагом Шаляпин направился через всю обширную комнату к двери библиотеки. Он шел, как идут на сцене знатные бояре, как какой-нибудь старый князь Иван Хованский, окруженный почтительной челядью. Ничто не нарушало спокойствия его внезапно окаменевшего лица. И тут откуда-то из-за угла выскочила с оглушительным лаем Буська, коричневый бульдог, любимица всей семьи. Она пришла в ярость, чувствуя запах медвежьей шубы, ее янтарные прозрачные глаза вспыхнули колючей искрой собачьей ненависти, кожа складками собралась на загривке, упругие ляжки напряглись перед решительным прыжком. – Ах, вот вы как? – опять прогудел Шаляпин, и все лицо его собралось в такие же угрожающие бульдожьи складки. В какую-то долю секунды он очутился на четвереньках и мелкими торопливыми шажками побежал навстречу Буське, волоча по гладкому паркету полы своей шубы. В эту минуту он обрел разительное сходство с вылезшим из берлоги медведем – даже рявкнул приглушенно раза два-три. Но что сделалось с несчастной собакой! Буська, взвыв от ужаса и неожиданности, задом поползла под диван, царапая разъезжающимися лапами скользкий пол.В тот зимний сезон он играл в театре Народного дома, тут же на Кронверкском, и часто после спектакля заезжал ужинать к Горькому. Как ясно вижу я его за столом священнодействующим над разными закусками и салатами! Он оживленно рассказывает что-то, а сам в это время тянется к соуснику, угловато, торжественно развернув ребром поставленную ладонь. И каждому ясно, что он только что пел Олоферна, – до того этот безотчетный для него самого жест напоминает рельефные изображения властелинов Ассирии. Даже глаза Федора Ивановича несколько сужены по-восточному. Временами он, забывшись, подносит руку к несуществующей, завитой в смоляные колечки бороде. А сам рассказывает что-нибудь о Нижегородской ярмарке, хвалит никому не ведомое испанское вино или передает последний театральный анекдот.