Расскажите, о какой особенности характера А.И. Куприна говорит Корней
Чуковский; напишите о своих впечатлениях от знакомства с личностью и
творчеством Александра Ивановича Куприна.
В то время Александр Иванович производил впечатление человека
чрезмерно здорового: коренастый, широкоплечий, он легко поднимал за
переднюю ножку очень тяжёлое старинное кресло. Ни галстук, ни
интеллигентский пиджак не шли к его мускулистой фигуре: в пиджаке он был
похож на кузнеца, вырядившегося по случаю праздника. Лицо у него было
широкое, нос как будто чуть-чуть перебитый, глаза узкие, спокойные, вечно
прищуренные, впитывавшие в себя всякую мелочь окружающей жизни. Таким
он запомнился мне в первые годы знакомства.
В его маленькую рабочую комнату я всегда входил робко, трепеща от
волнения, так как считал его одним из самых замечательных русских писателей,
поднявшимся в своём бессмертном «Поединке» и в нескольких других
произведениях до тех высот мастерства, изобразительной мощи и светлого
гуманного пафоса, какие доступны лишь великим талантам.
Но вся моя робость исчезала мгновенно, едва только я входил к нему в
комнату. Ему до такой степени была ненавистна всякая мысль о литературной
иерархии, у него было столько живых интересов, не связанных с писательским
цехом, что при каждом свидании с ним мне странным образом начинало
казаться, будто мой любимый писатель Куприн, только что завоевавший себе
всероссийскую славу, не имеет ничего общего с тем Александром Ивановичем,
который вот сидит у себя в комнатёнке без пояса, в линялой рубахе, надетой
прямо на голое тело, мурлычет какую-то солдатскую песню и возится со своим
затейливым «деревянным альбомом», стараясь во что бы то ни стало стереть с
него огромную чернильную кляксу. Этот Александр Иванович стоит как-то в
стороне от своей славы, от всех своих книг, и я, маленький, начинающий автор,
чувствую себя с ним очень легко.
После первых же приветствий он требует: «Ну-ка, возьмите перо… и
пишите, что вздумается…» И придвигает ко мне «деревянный альбом». Этим
альбомом у него называется берёзовый некрашеный стол, на доске
которого многие литераторы оставили по нескольку строк.
Кто из нас ни приходил к Куприну, каждого он написать на столе
«что вздумается»; а когда весь стол был заполнен автографами, он как-то
вечером взвалил его на свою крепкую спину и пронёс через весь Петербург к
дому, где жил один удивительный немец, справлявший в тот вечер свои
именины.
Взойдя по лестнице со столом на спине, Куприн остановился на одной из
площадок и позвонил. Когда открыли дверь, он молча поставил в прихожей
24
«деревянный альбом», чем несказанно обрадовал немца, который высоко ценил
именно такие сюрпризы. Этот немец был страстным почитателем русской
словесности и создал музей, где были собраны редкие рукописи современных и
старинных писателей и всякие другие раритеты.
Именины Фидлера были писательским праздником: в тот день в его тесной
квартире собралось человек тридцать поэтов, беллетристов и критиков.
Приходили и мы, молодые, к которым Фидлер относился с большой теплотой.
«Деревянный альбом» Куприна, испещрённый автографами
всевозможных писателей, чрезвычайно обрадовал Фидлера. Здесь были
автографы Батюшкова, Белого, Бунина, Скитальца, Рукавишникова,
Немировича-Данченко … и самого Куприна.