Позвольте представиться. Скажу вам сначала о том, кем я не являюсь. Среди трактирщиков у меня нет ни братьев, ни друзей, среди горничных - воздыхательниц, среди лакеев - почитателей, и коридорные не смотрят на меня с восторгом и завистью. Мне не спешат зажарить бифштекс, язык, кусок ветчины или для меня одного испечь пирог с голубями; гостиницы не шлют мне на дом объявлений, не оставляют номеров, увешанных, словно шпалерами, пальто и пледами для путешествующих по железной дороге, и нет в Соединенном Королевстве ресторатора, который бы слишком интересовался, какого я мнения о его коньяке или хересе. Когда я нахожусь в пути, я не имею обычно скидки по счетам и, возвращаясь домой, не получаю комиссионных. Я не знаю, где что идет по какой цене, и, если б даже пришлось, не сумел бы всучить человеку вещь, которая ему не нужна. Когда я путешествую по городу, меня не увидишь на козлах экипажа, снаружи напоминающего новехонький легонький фургон для перевозки фортепьяно, а внутри печь, в которую пекарь вздумал уложить в несколько рядов какие-то плоские коробочки. Когда я путешествую по провинции, меня не часто увидишь в двуколке и уж никак не встретишь на маленькой станции, где я стоял бы в ожидании увеселительного поезда вроде друида, окруженного горой образчиков величиной с целый Стонхендж *. И все же, если обратиться теперь к тому, кто я такой, я путешествую по Лондону и по провинции, и я всегда в дороге. Я езжу, фигурально выражаясь, от великой фирмы "Братство Человеческих Интересов" и имею самое близкое касательство к распространению духовной пищи. Попросту же говоря, мне не сидится в моих лондонских комнатах в Ковент-Гардене, и я вечно брожу то по городским улицам, то по деревенским проселкам, наблюдая малое, а иной раз великое, и то, что рождает во мне интерес, надеюсь, заинтересует и других. Вот и все, что я могу сказать наперед о себе, как о Путешественнике не по торговым делам.
Относительные: солнечный, утреннюю.
Любой - это местоимение.
Среди трактирщиков у меня нет ни братьев, ни друзей, среди горничных -
воздыхательниц, среди лакеев - почитателей, и коридорные не смотрят на меня
с восторгом и завистью. Мне не спешат зажарить бифштекс, язык, кусок ветчины
или для меня одного испечь пирог с голубями; гостиницы не шлют мне на дом
объявлений, не оставляют номеров, увешанных, словно шпалерами, пальто и
пледами для путешествующих по железной дороге, и нет в Соединенном
Королевстве ресторатора, который бы слишком интересовался, какого я мнения о
его коньяке или хересе. Когда я нахожусь в пути, я не имею обычно скидки по
счетам и, возвращаясь домой, не получаю комиссионных. Я не знаю, где что
идет по какой цене, и, если б даже пришлось, не сумел бы всучить человеку
вещь, которая ему не нужна. Когда я путешествую по городу, меня не увидишь
на козлах экипажа, снаружи напоминающего новехонький легонький фургон для
перевозки фортепьяно, а внутри печь, в которую пекарь вздумал уложить в
несколько рядов какие-то плоские коробочки. Когда я путешествую по
провинции, меня не часто увидишь в двуколке и уж никак не встретишь на
маленькой станции, где я стоял бы в ожидании увеселительного поезда вроде
друида, окруженного горой образчиков величиной с целый Стонхендж *.
И все же, если обратиться теперь к тому, кто я такой, я путешествую по
Лондону и по провинции, и я всегда в дороге. Я езжу, фигурально выражаясь,
от великой фирмы "Братство Человеческих Интересов" и имею самое близкое
касательство к распространению духовной пищи. Попросту же говоря, мне не
сидится в моих лондонских комнатах в Ковент-Гардене, и я вечно брожу то по
городским улицам, то по деревенским проселкам, наблюдая малое, а иной раз
великое, и то, что рождает во мне интерес, надеюсь, заинтересует и других.
Вот и все, что я могу сказать наперед о себе, как о Путешественнике не
по торговым делам.