В этот же день другой мальчик, Гаврик - тот самый, о котором мы
вскользь упомянули, описывая одесские берега, - проснулся на рассвете от
холода.
Он спал на берегу возле шаланды, положив под голову гладкий морской
камень и укрыв лицо старым дедушкиным пиджаком. На ноги пиджака не хватило.
Ночь была теплая, но к утру стало свежо. Босые ноги озябли. Гаврик
спросонья стянул пиджак с головы и укутал ноги. Тогда стала зябнуть голова.
Гаврик встал, сладко растянул руки, закатал штаны и, зевая, вошел по
щиколотку в воду. С ума он сошел, что ли? Ноги и так озябли до синевы, а тут
еще лезть в море, один вид которого вызывает озноб!
Однако мальчик хорошо знал, что он делает. Вода только на вид казалась
холодной. На самом деле она была очень теплой, гораздо теплее воздуха.
Мальчик просто-напросто грел в ней ноги.
Хибарка стояла шагах в тридцати от берега на бугорке красной глины,
мерцавшей кристалликами сланца.
Собственно, это был небольшой сарайчик, грубо сколоченный из всякого
деревянного старья: из обломков крашеных лодочных досок, ящиков, фанеры,
мачт.
Плоская крыша была покрыта глиной, и на ней росли бурьяны и помидоры.
Когда еще была жива бабушка, она обязательно два раза в год - на пасху
и на - белила мелом хибарку, чтобы хоть как-нибудь скрасить перед
людьми ее нищенский вид. Но бабушка умерла, и вот уже года три, как хибарку
никто не белил. Ее стены потемнели, облезли. Но все же кое-где остались
слабые следы мела, въевшегося в старое дерево. Они постоянно напоминали
Гаврику о бабушке и о ее жизни, менее прочной, чем даже мел.
Гаврик был круглый сирота
Дедушка уже встал. Он ходил по крошечному огороду, заросшему бурьяном,
заваленному мусором, где ярко теплилось несколько больших поздних цветков
тыквы - оранжевых, мясистых, волосатых, со сладкой жидкостью на дне
прозрачной чашечки.
Дедушка собирал помидоры в подол стираной-перестираной рубахи,
потерявшей всякий цвет, но теперь нежно-розовой от восходящего солнца.
Дедушка и внучек не поздоровались и не пожелали друг другу доброго
утра. Но это вовсе не обозначало, что они в ссоре. Наоборот. Они были
большие приятели. Просто-напросто наступившее утро не обещало ничего, кроме тяжелого труда и забот. Не было никакого резона обманывать себя пустыми пожеланиями.
Гаврик проснулся утром от холода. Он спал на берегу, укрыв лицо старым пиджаком дедушки. На ноги пиджака не хватило. Ночь была теплая, но к рассвету стало прохладно. Ноги озябли. Спросонья Гаврик стянул пиджак с головы и укутал ноги. И стала зябнуть голова. Гаврик встал и зевая, вошел по щиколотку в воду. Ноги и так озябли, а тут еще лезть в море! Однако он хорошо знал, что делает. На самом деле вода была теплой. Мальчик грел в ней ноги. Хибарка стояла недалеко. Это был небольшой сарай, сколоченный из деревянного старья. Плоская крыша была покрыта глиной. Когда еще была жива бабушка, она обязательно два раза в год белила мелом хибарку, чтобы хоть как-нибудь скрасить ее нищенский вид. Но бабушка умерла, и вот уже года три хибарку никто не белил. Ее стены облезли. Они напоминали Гаврику о бабушке. Гаврик был круглый сирота. Дедушка уже встал. Он ходил по небольшому огороду, собирал помидоры в подол перестираной рубахи. Дедушка и внучек не поздоровались. Но это не обозначало, что они в сорре. Наоборот, они были большими приятелями.