Вечером я прогуливался по парку и увидел старика, сидевшего на скамье и вполголоса разговаривающего о чем-то с самим собой. Он был точь-в-точь как мой отец. Насилу я смог справиться со своей внутренней дрожью и подойти к нему. Он сказал: - Ведь они были правы… Я не понял о чем он. Я должен был спросить, но уста мои будто склеил старый клей ПВА. Вскоре этот старик встал, поправил свою старую шляпу и испарился в моей памяти навсегда. Еще долгие годы он не выходил у меня из головы и его старое, покрытое морщинами лицо мелькало у меня во снах. Оно покачивалось. Оно появлялось и снова исчезало. Вновь и вновь. Год за годом. Кач-кач. Взад, вперед. Навстречу моему недопониманию. По-видимому я никогда не узнаю, что он тогда имел в виду, тогда в парке, когда сказал это.
Вечером я прогуливался по парку и увидел старика, сидевшего на скамье и вполголоса разговаривающего о чем-то с самим собой. Он был точь-в-точь как мой отец. Насилу я смог справиться со своей внутренней дрожью и подойти к нему. Он сказал:
- Ведь они были правы…
Я не понял о чем он. Я должен был спросить, но уста мои будто склеил старый клей ПВА. Вскоре этот старик встал, поправил свою старую шляпу и испарился в моей памяти навсегда. Еще долгие годы он не выходил у меня из головы и его старое, покрытое морщинами лицо мелькало у меня во снах. Оно покачивалось. Оно появлялось и снова исчезало. Вновь и вновь. Год за годом. Кач-кач. Взад, вперед. Навстречу моему недопониманию. По-видимому я никогда не узнаю, что он тогда имел в виду, тогда в парке, когда сказал это.