Небо уже не гремело, не грохотало, а издавало трескучие звуки. Егорушка лежал на спине и глядел вверх, на небо. Около полудня бричка свернула вправо, проехала немного шагом, остановилась. В наших окнах промелькнули сначала кондуктор, начальник станции, потом сад. Загремел сердито гром, покатился по небу справа налево и замер около передних подвод. Вдали ясно вырисовывались вокзал курганы, далёкие усадьбы. Чернота на небе раскрыла рот, дыхнула белым огнём. Внизу около воза стояли Пантелей, треугольник - Емельян и великаны. Вздохи и зазывание старухи, сумерки избы, шум дождя за окном располагали ко сну. Егорушка встал, оделся и вышел из избы. Неизвестный сел, снял ружьё и положил его возле себя. Воздух прозрачен, свеж и тёпел.
Небо уже не гремело, не грохотало, а издавало трескучие звуки. Егорушка лежал на спине и глядел вверх, на небо. Около полудня бричка свернула вправо, проехала немного шагом, остановилась. В наших окнах промелькнули сначала кондуктор, начальник станции, потом сад. Загремел сердито гром, покатился по небу справа налево и замер около передних подвод. Вдали ясно вырисовывались вокзал курганы, далёкие усадьбы. Чернота на небе раскрыла рот, дыхнула белым огнём. Внизу около воза стояли Пантелей, треугольник - Емельян и великаны. Вздохи и зазывание старухи, сумерки избы, шум дождя за окном располагали ко сну. Егорушка встал, оделся и вышел из избы. Неизвестный сел, снял ружьё и положил его возле себя. Воздух прозрачен, свеж и тёпел.