Каждое утро, когда я просыпаюсь и поднимаю сделанную из деревянных полосок жёлтую штору, всякий раз вижу мою берёзу. Высокая, стройная, она всегда перед моим окном. В осенних ночах её не видно, она сливается с древней темнотой, и если верить в необычное, то можно подумать, что она куда-то уходит, потому что её не видно. Но с наступлением первых минут рассвета, когда всё живое ещё спит, и только еле уловимо слышится дыхание утра, она уже на своём месте.
Каждое утро, когда я просыпаюсь и поднимаю сделанную из деревянных полосок жёлтую штору, всякий раз вижу мою берёзу. Высокая, стройная, она всегда перед моим окном. В осенних ночах её не видно, она сливается с древней темнотой, и если верить в необычное, то можно подумать, что она куда-то уходит, потому что её не видно. Но с наступлением первых минут рассвета, когда всё живое ещё спит, и только еле уловимо слышится дыхание утра, она уже на своём месте.