Я люблю северный лес за торжественную тишину, которая царит в нем. Особенно хорошо в самом густом ельнике, где-нибудь на дне глубокого лога.
Между древесными стволами, обросшими в течение десятилетий седым мхом и узорчатыми лишаями, кое-где проглядывают клочья неба. Лапчатые ветви деревьев кажутся какими-то гигантскими руками. Фантастический характер придают картине леса громадные папоротники, которые топорщатся перистыми листьями. Мягкий желтоватый мох скрадывает малейший звук, и вы точно идете по ковру. Прибавьте к этому слабое освещение, которое падает косыми полосами сверху.
Как-то немного жутко сделается, когда прямо с солнцепека войдешь в густую тень вековых елей.
Несмотря на тишину и покой, птицы не любят такого леса и предпочитают держаться в молодых зарослях. В настоящую лесную глушь забираются только белка да пестрый дятел. Изредка ухает филин, вдалеке надрывается лесная сирота — кукушка.
Я люблю северный лес за торжественную тишину, которая царит в нем. Особенно хорошо в самом густом ельнике, где-нибудь на дне глубокого лога.
Между древесными стволами, обросшими в течение десятилетий седым мхом и узорчатыми лишаями, кое-где проглядывают клочья неба. Лапчатые ветви деревьев кажутся какими-то гигантскими руками. Фантастический характер придают картине леса громадные папоротники, которые топорщатся перистыми листьями. Мягкий желтоватый мох скрадывает малейший звук, и вы точно идете по ковру. Прибавьте к этому слабое освещение, которое падает косыми полосами сверху.
Как-то немного жутко сделается, когда прямо с солнцепека войдешь в густую тень вековых елей.
Несмотря на тишину и покой, птицы не любят такого леса и предпочитают держаться в молодых зарослях. В настоящую лесную глушь забираются только белка да пестрый дятел. Изредка ухает филин, вдалеке надрывается лесная сирота — кукушка.
(По Д. Мамину-Сибиряку)