Автор набоков.по произведению воспоминания.каким чувством овеяны воспоминания автора о своем детстве? сочинение.

Под псевдонимом Сирин, Владимир Набоков стал известен вначале как ав­тор стихов, которые несли в себе общее настроение эмиграции: тоску по утерянной родине, бесприютность существования вне России («Россия», «Билет», «Расстрел», «Давно ль…»). Но под­линную славу автору принесли его прозаические произведения, «самым русским» из которых критика единодушно признала ро­ман «Машенька» (1926). В произведении связаны воедино два плана повествования: план внешний — жизнь Ганина, героя романа, и людей, окружающих его в Берлине, — и мир воспо­минаний, план внутренне-психологический. Сам автор подска­зывает вывод о призрачности эмигрантского существования, пронизанного скукой, вялостью, тоской, и о реальности, ясно­сти вплоть до мельчайших деталей воспоминания героя о юнос­ти, любви, Машеньке, которая становится для него символом России. «Воспоминание так занимало его, — пишет В. Набоков о Ганине, — что он не чувствовал времени. Тень его жила в пан­сионе госпожи Дорн, — он же сам был в России, переживал воспоминание свое, как действительность. Временем для него был ход его воспоминания, которое развертывалось постепен­но… Это было не просто воспоминание, а жизнь, гораздо дей­ствительнее, гораздо «интенсивнее»… чем жизнь его берлинской тени (курсив мой. — Л. Т.) Обратим внимание на повторяющийся образ тени, который станет одним из сквозных в романе Набокова. Если классичес­кий герой продавал душу, то Ганин «не раз даже продавал свою тень, подобно многим из нас», — замечает автор. Души нет, нет корней, почвы, а вместе с этим человек утратил не только ро­дину, но и себя. Вот почему постоянно возникает в произведе­нии мотив жизни-игры, театра, чего-то ненастоящего, съемки, «во время которой равнодушный статист не ведает, в какой картине он участвует». Русский человек на «железном сквозня­ке» жизни, на улице, где «все казалось не так поставленным, непрочным, перевернутым, как в зеркале», — так своеобразно откликается Набоков на драму краха бытия, переживаемую эмиграцией, по-своему трансформируя традиционный для рус­ской литературы тип «лишнего человека». Но автор не был бы Набоковым, если бы не показал само­обман героя, не вскрыл призрачность казавшейся столь реаль­ной «жизни воспоминаний». Любовь, Машенька, Россия — все осталось в далеком и не может повториться, все уте­ряно безвозвратно. Машенька так и не появилась, встреча не состоялась, это был очередной мираж, еще одна тень… Финал произведения построен как сюжет прощаний: умер старый поэт, так и не уехавший в Париж; ушел в дом, где жили «семь русских теней»; Ганин простился с Людмилой, с Берлином. Вспыхнув, погасло теперь уже навсегда воспомина­ние о Машеньке. Сидя в вагоне поезда, герой погрузился в сон… Здесь сведены воедино основные метафоры произведения, здесь воспоминание переходит в сон, а реальной жизни как не было, так и нет. Это чувство сломанной судьбы, одиночество становится ос­новой мировосприятия Набокова и определяет особенности его произведений (двуплановость композиции, образы двойников, мотив сна, повышенную роль метафор, характеристику героев). Усиливается отрешенность от России, память о которой словно бы гасится в сжатом пространстве эмигрантского существова­ния, где душа сначала «притаилась», а потом вовсе умерла. Все названные выше особенности произведения Набокова харак­терны для младшего поколения первой волны, которое крити­ка назвала «потерянным», «незамеченным». В судьбе этого по­коления (Б. Поплавский, Л. Зуров, Н. Берберова, И. Одоевцева и др.) критика увидела приметы оскудения и угасания литера­туры эмиграции, которая была сильна писателями, сформиро­вавшимися еще в России, и не дала в отрыве от нее яркой мо­лодой плеяды (этот вывод разделял А. Амфитеатров, В. Ходасе­вич, Ф. Степун, М. Слоним, Г. Струве). Но творческая судьба В. Набокова стала исключением для писателей его поколения. Произведения 20-30-х годов застави­ли говорить о нем как о крупном художнике, великолепном стилисте, мастере метафоры и в целом художественной формы, а после второй мировой войны, когда он перешел в своем творчестве на английский язык, книги Набокова получили из­вестность на западе и вызвали дискуссию не только о своеобра­зии художественного мира автора, но и о том, явлением какой культуры — русской или англоязычной — был В. Набоков.