Аудитория, которую он собирал, далеко не всегда была благожелательна — и чем дальше, тем агрессивней ; на вечерах начинается прямое хамство, беспрерывные вопросы о зарплате, в «непонятности» и хулиганстве — часто в тех же самых городах, где за год до того его принимали восторженно. часть записок сохранилась в архиве маяковского — всего он собрал порядка 20 000, думая написать публицистическую книгу «универсальный ответ». потом к этому замыслу охладел — поняв, видно, что дураков не убедишь, а публикация записок от умных будет выглядеть хвастовством; подобную книгу выпустил в 1929 году михаил зощенко — «письма к писателю», — и горько в ней раскаивался, ибо получилось, что он собственного читателя выставил идиотом. между тем цель у него была самая простая — показать, что его стиль не выдумка, что новая страна в самом деле так говорит и пишет. то ли маяковскому не захотелось повторять зощенковский ход, то ли публикация записок в самом деле шла бы в разрез с его любимой мыслью о том, что аудитория культурно растет: духовные потребности должны якобы увеличиваться по мере удовлетворения но то, о чем его спрашивают в конце двадцатых, уже не просто глупо, а оскорбительно: «а скажи-ка, гадина, сколько тебе дадено? » — «что вы хотели сказать тем, что выступаете без пиджака? ». и отвечать остроумно на этот бред уже попросту невозможно — как известно, трудней и бессмысленней всего доказывать очевидное. секретарь маяковского однажды решил подслушать, что говорят расходящиеся зрители. говорят в основном три вещи: 1) «ну и голосина! » 2) «какой нахал! » 3) «чешет-то, чешет — без запинки! ». маяк хмуро выслушал, бросил: «ладно. ругня — это шлак. главное, что ходят, слушают, думают». но эстрада коварна именно тем, что ходить-то они ходят, а вот серьезное — действительно заставляющее думать и расти — им не -то прочтешь, зал заскучает, да и не всякую поэзию поймешь со слуха. со временем выступления из любимого заработка и лучшего проверки новых текстов превратились в пытку, и маяковский начал отказываться от приглашений, чего раньше почти не бывало; однако двадцать седьмой — пик его гастрольной активности. в 1927 уже казалось, что дома маяковский бывает только случайно, а настоящее его рабочее место — железнодорожный вагон. и точно — в москве он теперь появляется эпизодически. в январе луначарский выдает ему командировочное удостоверение — для лекций в поволжье, закавказье и на кавказе. лекционный календарь маяковского поражает воображение.понятно бы еще, если бы из чистой корысти, — но большая часть или, по крайней мере, половина этих выступлений происходят совершенно бесплатно, ради культурного просвещения масс. в чем смысл этой лихорадочной активности? не думает же он в самом деле, что научит всех поголовно слушателей понимать стихи? да и что ему толку от их понимания — неужели это приблизит их к идеальному советскому гражданину? может, идеальному-то гражданину и не нужны никакие стихи? и весьма возможно, что именно в этих поездках маяковский бессознательно ищет ответа — а вдруг не тупик, а вдруг москва еще не вся страна и вокруг нее все иначе? вдруг где-то есть прекрасная молодежь и настоящий читатель? ужасно видеть, что до этого читателя — который действительно есть и ходит на его вечера — попросту еще не добралось то, что уже так заметно в москве: разочарование, озлобленность, скука. дело не только в том, что поголовное омещанивание превращает маяковского в объект насмешек, в мастодонта из прежней текста

наталья763    1   09.06.2019 00:30    4