111.прочитайте. спишите, расставляя знаки препинания. вставьте пропущенные буквы. внизу под железной сетью «воздушной дороги» в пыли и в грязи мостовых безмолвно дети, безмолвно, хотя они и кричат, как дети всего мира но голоса их тонут в над ними, точно капли дождя в . они кажутся цветами, которые чья-то грубая рука выбросила из окон домов в грязь улицы. питая свои тела жирными испарениями города они бледны и жёлты, кровь их отравлена, нервы раздражены зловещим криком ржавого металла, угрюмым воем порабощё..ых молний. — разве из этих детей здоровые смелые гордые люди? — спрашиваешь себя. в ответ отовсюду скрежет хохот злой визг. вагоны мимо ист-сайда квартала бедных компостной ямы туда все эти люди, и там из них вываривают золото. канавы улиц кишат детьми. я много видел нищеты, мне хорошо знакомо её зелёное кровное костлявое лицо. её глаза тупые от голода и жадностью хитрые и мстительные или рабски покорные и всегда я всюду видел но ужас нищеты ист-сайда мрачнее всего, что я знаю. в этих улицах набитых людьми, точно мешки с крупой, дети жадно ищут в коробках с мусором стоящих у панелей загнившие овощи и их вместе с плесенью тут же в едкой пыли и духоте. когда они находят корку загнившего хлеба, она среди них дикую вражду; охваче…ые желанием проглотить её они , как маленькие . они покрывают мостовые стаями, точно голуби; в час ночи в два и позднее они всё ещё роются в грязи жалкие микробы нищеты живые жадности богатых рабов жёлтого дьявола.

Внизу, под железной сетью «воздушной дороги», в пыли и грязи мостовых, безмолвно возятся дети, — безмолвно, хотя они смеются и кричат, как дети всего мира, — но голоса их тонут в грохоте над ними, точно капли дождя в море. Они кажутся цветами, которые чья-то грубая рука выбросила из окон домов в грязь улицы. Питая свои тела жирными испарениями города, они бледны и желты, кровь их отравлена, нервы раздражены зловещим криком ржавого металла, угрюмым воем порабощенных молний.

«Разве из этих детей вырастут здоровые, смелые, гордые люди?» — спрашиваешь себя. В ответ отовсюду скрежет, хохот, злой визг.

Вагоны несутся мимо Ист-Сайда, квартала бедных, компостной ямы города. Глубокие канавы улиц, ведущие людей куда-то в глубины города, где — представляется уму — устроена огромная, бездонная дыра, котел или кастрюля. Туда стекаются все эти люди, и там из них вываривают золото. Канавы улиц кишат детьми.

Я очень много видел нищеты, мне хорошо знакомо ее зеленое, бескровное, костлявое лицо. Ее глаза, тупые от голода и горящие жадностью, хитрые и мстительные или рабски покорные и всегда нечеловеческие, я всюду видел, но ужас нищеты Ист-Сайда — мрачнее всего, что я знаю.

В этих улицах, набитых людьми, точно мешки крупой, дети жадно ищут в коробках с мусором, стоящих у панелей, загнившие овощи и пожирают их вместе с плесенью тут же, в едкой пыли и духоте.

Когда они находят корку загнившего хлеба, она возбуждает среди них дикую вражду; охваченные желанием проглотить ее, они дерутся, как маленькие собачонки. Они покрывают мостовые стаями, точно прожорливые голуби; в час ночи, в два и позднее — они всё еще роются в грязи, жалкие микробы нищеты, живые упреки жадности богатых рабов Желтого Дьявола.
не забудь сказать