впрочем, я должен сознаться, что я не слишком долго грустил по ней: я даже нашел, что судьба хорошо распорядилась, не соединив меня с асей; я утешался мыслию, что я, вероятно, не был бы счастлив с такой женой. я был тогда молод – и будущее, это короткое, быстрое будущее, казалось мне беспредельным. разве не может повториться то, что было, думал я, и еще лучше, еще я знавал других женщин, – но чувство, возбужденное во мне асей, то жгучее, нежное, глубокое чувство, уже не повторилось. нет! ни одни глаза не заменили мне тех, когда-то с любовию устремленных на меня глаз, ни на чье сердце, припавшее к моей груди, не отвечало мое сердце таким радостным и сладким замиранием! осужденный на одиночество бессемейного бобыля, доживаю я скучные годы, но я храню, как святыню, ее записочки и высохший цветок гераниума, тот самый цветок, который она некогда бросила мне из окна. он до сих пор издает слабый запах, а рука, мне давшая его, та рука, которую мне только раз пришлось прижать к губам моим, быть может, давно уже тлеет в могиле… и я сам – что сталось со мною? что осталось от меня, от тех блаженных и тревожных дней, от тех крылатых надежд и стремлений? так легкое испарение ничтожной травки переживает все радости и все горести человека – переживает самого человека.
ответ:
обычная жизнь одинокого человека.
впрочем, я должен сознаться, что я не слишком долго грустил по ней: я даже нашел, что судьба хорошо распорядилась, не соединив меня с асей; я утешался мыслию, что я, вероятно, не был бы счастлив с такой женой. я был тогда молод – и будущее, это короткое, быстрое будущее, казалось мне беспредельным. разве не может повториться то, что было, думал я, и еще лучше, еще я знавал других женщин, – но чувство, возбужденное во мне асей, то жгучее, нежное, глубокое чувство, уже не повторилось. нет! ни одни глаза не заменили мне тех, когда-то с любовию устремленных на меня глаз, ни на чье сердце, припавшее к моей груди, не отвечало мое сердце таким радостным и сладким замиранием! осужденный на одиночество бессемейного бобыля, доживаю я скучные годы, но я храню, как святыню, ее записочки и высохший цветок гераниума, тот самый цветок, который она некогда бросила мне из окна. он до сих пор издает слабый запах, а рука, мне давшая его, та рука, которую мне только раз пришлось прижать к губам моим, быть может, давно уже тлеет в могиле… и я сам – что сталось со мною? что осталось от меня, от тех блаженных и тревожных дней, от тех крылатых надежд и стремлений? так легкое испарение ничтожной травки переживает все радости и все горести человека – переживает самого человека.
объяснение: