Когда-то жил давным-давно.
В Великом Новгороде гусляр Садко.
Под гусли песни напевал.
И радовал игрой своей
Новгородских он людей.
Он виртуозно так играл.
Неспешно струны перебирал.
Что даже ветер вдруг стихал.
И замолкало всё вокруг,
Когда он песни создавал.
Деревья, птицы и цветы.
Ему внимали, как могли.
И солнца лучик золотой.
На струнах вместе с ним играл.
Цветами радуги сверкал.
И радостно с ним напевал.
О жизни бренной, красоте,
О тихой утренней заре.
О лилиях, что на воде.
Как нимфы свежи и белы.
И удивительно стройны.
Улыбка на устах певца цвела.
Так обаятельна мила.
И неизвестно, что сильней.
Игра, иль красота лица.
Так колдовала и звала.
Увидеть страстного певца.
Когда-то жил давным-давно.
В Великом Новгороде гусляр Садко.
Под гусли песни напевал.
И радовал игрой своей
Новгородских он людей.
Он виртуозно так играл.
Неспешно струны перебирал.
Что даже ветер вдруг стихал.
И замолкало всё вокруг,
Когда он песни создавал.
Деревья, птицы и цветы.
Ему внимали, как могли.
И солнца лучик золотой.
На струнах вместе с ним играл.
Цветами радуги сверкал.
И радостно с ним напевал.
Ему внимали, как могли.
И солнца лучик золотой.
На струнах вместе с ним играл.
Цветами радуги сверкал.
И радостно с ним напевал.
О жизни бренной, красоте,
О тихой утренней заре.
О лилиях, что на воде.
Как нимфы свежи и белы.
И удивительно стройны.
Улыбка на устах певца цвела.
Так обаятельна мила.
И неизвестно, что сильней.
Игра, иль красота лица.
Так колдовала и звала.
Увидеть страстного певца.