Проанализируй представленный эпизод (можно использовать план в прикрепленном файле) — Покажите мне вашего Гоголя, — попросила Настя, чтобы переменить разговор.— Перейдите! — угрюмо приказал скульптор. — Да нет, не туда! Вон в тот угол. Так!Он снял с одной из фигур мокрые тряпки, придирчиво осмотрел ее со всех сторон, присел на корточки около керосинки, грея руки, и сказал:— Ну вот он, Николай Васильевич! Теперь Настя вздрогнула. Насмешливо, зная ее насквозь, смотрел на нее остроносый сутулый человек. Настя видела, как на его виске бьётся тонкая склеротическая жилка.«А письмо-то в сумочке нераспечатанное, — казалось, говорили сверлящие гоголевские глаза. — Эх ты, сорока!»— Ну что? — опросил Тимофеев. — Серьезный дядя, да?— Замечательно! — с трудом ответила Настя. — Это действительно превосходно.Тимофеев горько засмеялся.— Превосходно, — повторил он. — Все говорят: превосходно. И Першин, и Матьящ, и всякие знатоки из всяких комитетов. А толку что? Здесь — превосходно, а там, где решается моя судьба как скульптора, там тот же Першин только неопределённо хмыкнет — и готово. А Першин хмыкнул — значит, конец!… Ночи не спишь! — крикнул Тимофеев и забегал по мастерской, топая ботами. — Ревматизм в руках от мокрой глины. Три года читаешь каждое слово о Гоголе. Свиные рыла снятся!Тимофеев поднял со стола груду книг, потряс ими в воздухе и с силой швырнул обратно. Со стола полетела гипсовая пыль.— Это все о Гоголе! — сказал он и вдруг успокоился. — Что? Я, кажется, вас напугал? Простите, милая, но, ей-богу, я готов драться.— Ну что ж, будем драться вместе, — сказал Настя и встала.Тимофеев крепко ей руку, и она ушла с твердым решением вырвать во что бы то ни стало этого талантливого человека из безвестности.Настя вернулась в Союз художников к председателю и долго говорила с ним, горячилась, доказывала, что нужно сейчас же устроить выставку работ Тимофеева. Председатель постукивал карандашом по столу, что-то долго прикидывал и в конце концов согласился.Настя вернулась домой, в свою старинную комнату на Мойке, с лепным золочёным потолком, и только там прочла письмо Катерины Петровны.— Куда там сейчас ехать! — сказала она и встала, — Разве отсюда вырвешься!Она подумала о переполненных поездах, пересадке на узкоколейку, тряской телеге, засохшем саде, неизбежных материнских слезах, о тягучей, ничем не скрашенной скуке сельских дней — и положила письмо в ящик письменного стола.