Великому писателю повезло стать классиком ещё при жизни. Его признали как интеллектуалы, так и простой народ. Ко дню рождения великого литератора «АиФ» вспоминает, каким его знали современники.
1 апреля 1809 года в церковной книге местечка Великие Сорочинцы, что в Миргородском повете Полтавской губернии, появилась запись: «У помещика Василия Яновского родился сын. Окрещён именем Николай». Впоследствии этого сына назовут «великим великорусским писателем». Не много ли величия в одной фразе? Нет, если учесть, что этого младенца мы знаем как Гоголя.
Его признавали великим ещё при жизни, что само по себе редко. Но, когда во мнении сходятся интеллектуалы и простой народ, это поистине уникально. Вот реплика современника Николая Васильевича, историка и публициста Константина Аксакова: «Гоголь — это русский Гомер!»
А вот другой случай. Гоголь, заказывая очередной головной убор, старый оставил по забывчивости в лавке. Приказчики, конечно же, примеряли «щегольскую белую пуховую шляпу». И всем она оказалась велика.
— Должно, очень умный человек... Такая уж обширная голова, — судачили торговцы.
— Так ещё б ему не быть умным, коли такие книги пишет! — ответили более грамотные и выставили старую шляпу Гоголя на витрину как образец того, какие люди к ним заходят.
Гоголь — как русский мат. Его знают, его любят, но стесняются признаться в своей любви Достоевскому, который сказал: «Все мы вышли из "Шинели" Гоголя». Подразумевалось, что Николай Васильевич нашёл тип маленького человека, которого полагается жалеть только за то, что он твой брат. Именно это и стало считаться главной заслугой Гоголя, а главным признаком русской литературы как таковой — поиски справедливости и запредельный гуманизм.
На самом деле Гоголь от гуманизма далёк. Тем более далёк от справедливости. Возможно, тому виной глубокое и несколько странное религиозное чувство. «Садись, Кукубенко, одесную Меня!» — скажет ему Христос». Это из «Тараса Бульбы». Казак Кукубенко, заметим, за пару страниц до этой высокодуховной сцены зверски искрошил в капусту как минимум с десяток других христиан. Правда, католиков.
1 апреля 1809 года в церковной книге местечка Великие Сорочинцы, что в Миргородском повете Полтавской губернии, появилась запись: «У помещика Василия Яновского родился сын. Окрещён именем Николай». Впоследствии этого сына назовут «великим великорусским писателем». Не много ли величия в одной фразе? Нет, если учесть, что этого младенца мы знаем как Гоголя.
Его признавали великим ещё при жизни, что само по себе редко. Но, когда во мнении сходятся интеллектуалы и простой народ, это поистине уникально. Вот реплика современника Николая Васильевича, историка и публициста Константина Аксакова: «Гоголь — это русский Гомер!»
А вот другой случай. Гоголь, заказывая очередной головной убор, старый оставил по забывчивости в лавке. Приказчики, конечно же, примеряли «щегольскую белую пуховую шляпу». И всем она оказалась велика.
— Должно, очень умный человек... Такая уж обширная голова, — судачили торговцы.
— Так ещё б ему не быть умным, коли такие книги пишет! — ответили более грамотные и выставили старую шляпу Гоголя на витрину как образец того, какие люди к ним заходят.
Гоголь — как русский мат. Его знают, его любят, но стесняются признаться в своей любви Достоевскому, который сказал: «Все мы вышли из "Шинели" Гоголя». Подразумевалось, что Николай Васильевич нашёл тип маленького человека, которого полагается жалеть только за то, что он твой брат. Именно это и стало считаться главной заслугой Гоголя, а главным признаком русской литературы как таковой — поиски справедливости и запредельный гуманизм.
На самом деле Гоголь от гуманизма далёк. Тем более далёк от справедливости. Возможно, тому виной глубокое и несколько странное религиозное чувство. «Садись, Кукубенко, одесную Меня!» — скажет ему Христос». Это из «Тараса Бульбы». Казак Кукубенко, заметим, за пару страниц до этой высокодуховной сцены зверски искрошил в капусту как минимум с десяток других христиан. Правда, католиков.