Свободой бредил ты давно, Но всё уж было решено, Неволя. Старый монастырь, И жизнь в нем -- дрянной пустырь.
Так думал ты. И жизнь не знал, Её в мечтах ты рисовал, Такой, какой она была, В преданьях древних ожила.
Невольник! Жизни не щадя, Жалел ты самого себя, Хотел к семье, её не знал, А может быть отец твой пал, Под резвой саблей казака? Тебя вот чудака, Теперь с укором говоришь, Что не нужна тебе уж жизнь, Винишь монаха-старика, Что приютил он чужака?
Несчастной резвости дурман, А что за ним? За ним обман. Свобода, счастье -- они там, В пределах чуждых дальних стран.
Так думал ты, и всё желал, Побег устроить, выжидал... И что в итоге? Ничего! Не отыскал ты никого!
Скажи одно, ты счастлив был? А если был зачем губил Ты резво самого себя? Ты знаешь, мне ведь жаль тебя.
P. S ритм, конечно, очень и очень не ровный, ужасный.
Свободой бредил ты давно,
Но всё уж было решено,
Неволя. Старый монастырь,
И жизнь в нем -- дрянной пустырь.
Так думал ты. И жизнь не знал,
Её в мечтах ты рисовал,
Такой, какой она была,
В преданьях древних ожила.
Невольник! Жизни не щадя,
Жалел ты самого себя,
Хотел к семье, её не знал,
А может быть отец твой пал,
Под резвой саблей казака?
Тебя вот чудака,
Теперь с укором говоришь,
Что не нужна тебе уж жизнь,
Винишь монаха-старика,
Что приютил он чужака?
Несчастной резвости дурман,
А что за ним? За ним обман.
Свобода, счастье -- они там,
В пределах чуждых дальних стран.
Так думал ты, и всё желал,
Побег устроить, выжидал...
И что в итоге? Ничего!
Не отыскал ты никого!
Скажи одно, ты счастлив был?
А если был зачем губил
Ты резво самого себя?
Ты знаешь, мне ведь жаль тебя.
P. S ритм, конечно, очень и очень не ровный, ужасный.