Два или три лета прожила она в одиночестве, изредка появляясь на опушке леса. Белогрудка вздрагивала чуткими ноздрями, ловила противные запахи деревни и, если приближался человек, пулей вонзалась в лесную глухомань. На третье или четвертое лето Белогрудка родила котят, маленьких, как бобовые стручки.
Мать грела
их своим телом, облизывала каждого до блеска и, когда котята чуть подросли, стала добывать для них еду. Она очень хорошо знала этот косогор. Кроме того, была она старательная мать и вдосталь снабжала едой котят.
Но как-то Белогрудку выследили вереинские мальчишки, спустились за нею по косогору, притаились. Белогрудка долго петляла по лесу, махая с дерева на дерево, потом решила, что люди уже ушли, – они ведь часто мимо косогора проходят, – вернулась к гнезду. За ней следило несколько человеческих глаз. Белогрудка не почувствовала их, потому что вся трепетала, прильнув к котятам, и ни на что не могла обращать внимания.
Белогрудка лизнула каждого из детенышей в мордочку: дескать, я сейчас, мигом, – и вымахнула из гнезда. Корм добывать становилось день ото дня трудней. Вблизи гнезда его уже не было, и куница пошла с елки на елку, с пихты на пихту, к озерам, потом к болоту, к большому болоту за озером. Там она напала на простофилю сойку и, радостная, помчалась к своему гнезду, неся в зубах рыжую птицу с распущенным голубым крылом.
Гнездо было пустое. Белогрудка выронила из зубов добычу, метнулась вверх по ели, потом опять вверх, к гнезду, хитро упрятанному в густом еловом лапнике. Котят не было.
Если бы Белогрудка умела кричать – закричала бы. Белогрудка обследовала все по порядку и обнаружила, что вокруг ели топтались люди и на дерево неловко лез человек, сдирая кору, обламывая сучки, оставляя разящий запах пота и грязи в складках коры. К вечеру Белогрудка точно выследила, что ее детенышей унесли в деревню.
Ночью она нашла и Дом, в который их унесли. До рассвета металась возле дома: с крыши на забор, с забора на крышу. Часами сидела на черемухе, под окном, слушала, не запищат ли котятки. Но во дворе гремела цепью и хрипло лаяла собака.
Хозяин несколько раз выходил из дому, сердито кричал на нее. Белогрудка комочком сжималась на черемухе. Теперь каждую ночь она подкрадывалась к дому, следила, следила, и все гремел и бесновался пес во дворе. Как-то Белогрудка прокралась на сеновал и осталась там до света, а днем не решилась уйти в лес.
Днем-то она и увидела своих котят. Мальчишка вынес их в старой шапке на крыльцо и стал играть с ними, переворачивая кверху брюшками, щелкая их по носу. Пришли еще мальчишки, стали кормить котят сырым мясом. Потом явился хозяин и, показывая на кунят, сказал:
– Зачем мучаете зверушек? Отнесите в гнездо. Пропадут.
Потом был страшный день, когда Белогрудка снова затаилась на сарае и снова ждала мальчишек. Они появились на крыльце и о чем-то спорили. Один из них вынес старую шапку, заглянул в нее:
– Э, подох один…
Мальчишка взял котенка за лапу и кинул собаке. Вислоухий дворовый пес, всю жизнь просидевший на цепи и привыкший есть, что дают, обнюхал котенка, перевернул лапой и стал неторопливо пожирать его с головы. В ту же ночь на селе было придушено множество цыплят и кур, на высоком заборе задавился старый пес, съевший котенка.
Белогрудка бегала по забору и до того раздразнила дураковатую дворнягу, что та ринулась за ней, перепрыгнула через забор, сорвалась и повисла. Утят, гусят находили в огородах и на улице задавленными. В крайних домах, что ближе к лесу, птица вовсе вывелась.
И долго не могли узнать люди, кто это разбойничает на селе. Но Белогрудка совсем освирепела и стала появляться у домов даже днем и расправляться со всем, что было ей под силу. Бабы ахали, старухи крестились, мужики ругались:
– Это ж сатана! Накликали напасть!
Белогрудку подкараулили, сшибли дробью с тополя возле старой церкви.
Но Белогрудка не погибла. Лишь две дробины попали ей под кожу, и она несколько дней таилась в гнезде, зализывала ранки. Когда она вылечила себя, то снова пришла к тому дому, куда ее будто на поводе тянули. Белогрудка еще не знала, что мальчишку, взявшего кунят, пороли ремнем и приказали отнести их обратно в гнездо.
Два или три лета прожила она в одиночестве, изредка появляясь на опушке леса. Белогрудка вздрагивала чуткими ноздрями, ловила противные запахи деревни и, если приближался человек, пулей вонзалась в лесную глухомань. На третье или четвертое лето Белогрудка родила котят, маленьких, как бобовые стручки.
Мать грела
их своим телом, облизывала каждого до блеска и, когда котята чуть подросли, стала добывать для них еду. Она очень хорошо знала этот косогор. Кроме того, была она старательная мать и вдосталь снабжала едой котят.
Но как-то Белогрудку выследили вереинские мальчишки, спустились за нею по косогору, притаились. Белогрудка долго петляла по лесу, махая с дерева на дерево, потом решила, что люди уже ушли, – они ведь часто мимо косогора проходят, – вернулась к гнезду. За ней следило несколько человеческих глаз. Белогрудка не почувствовала их, потому что вся трепетала, прильнув к котятам, и ни на что не могла обращать внимания.
Белогрудка лизнула каждого из детенышей в мордочку: дескать, я сейчас, мигом, – и вымахнула из гнезда. Корм добывать становилось день ото дня трудней. Вблизи гнезда его уже не было, и куница пошла с елки на елку, с пихты на пихту, к озерам, потом к болоту, к большому болоту за озером. Там она напала на простофилю сойку и, радостная, помчалась к своему гнезду, неся в зубах рыжую птицу с распущенным голубым крылом.
Гнездо было пустое. Белогрудка выронила из зубов добычу, метнулась вверх по ели, потом опять вверх, к гнезду, хитро упрятанному в густом еловом лапнике. Котят не было.
Если бы Белогрудка умела кричать – закричала бы. Белогрудка обследовала все по порядку и обнаружила, что вокруг ели топтались люди и на дерево неловко лез человек, сдирая кору, обламывая сучки, оставляя разящий запах пота и грязи в складках коры. К вечеру Белогрудка точно выследила, что ее детенышей унесли в деревню.
Ночью она нашла и Дом, в который их унесли. До рассвета металась возле дома: с крыши на забор, с забора на крышу. Часами сидела на черемухе, под окном, слушала, не запищат ли котятки. Но во дворе гремела цепью и хрипло лаяла собака.
Хозяин несколько раз выходил из дому, сердито кричал на нее. Белогрудка комочком сжималась на черемухе. Теперь каждую ночь она подкрадывалась к дому, следила, следила, и все гремел и бесновался пес во дворе. Как-то Белогрудка прокралась на сеновал и осталась там до света, а днем не решилась уйти в лес.
Днем-то она и увидела своих котят. Мальчишка вынес их в старой шапке на крыльцо и стал играть с ними, переворачивая кверху брюшками, щелкая их по носу. Пришли еще мальчишки, стали кормить котят сырым мясом. Потом явился хозяин и, показывая на кунят, сказал:
– Зачем мучаете зверушек? Отнесите в гнездо. Пропадут.
Потом был страшный день, когда Белогрудка снова затаилась на сарае и снова ждала мальчишек. Они появились на крыльце и о чем-то спорили. Один из них вынес старую шапку, заглянул в нее:
– Э, подох один…
Мальчишка взял котенка за лапу и кинул собаке. Вислоухий дворовый пес, всю жизнь просидевший на цепи и привыкший есть, что дают, обнюхал котенка, перевернул лапой и стал неторопливо пожирать его с головы. В ту же ночь на селе было придушено множество цыплят и кур, на высоком заборе задавился старый пес, съевший котенка.
Белогрудка бегала по забору и до того раздразнила дураковатую дворнягу, что та ринулась за ней, перепрыгнула через забор, сорвалась и повисла. Утят, гусят находили в огородах и на улице задавленными. В крайних домах, что ближе к лесу, птица вовсе вывелась.
И долго не могли узнать люди, кто это разбойничает на селе. Но Белогрудка совсем освирепела и стала появляться у домов даже днем и расправляться со всем, что было ей под силу. Бабы ахали, старухи крестились, мужики ругались:
– Это ж сатана! Накликали напасть!
Белогрудку подкараулили, сшибли дробью с тополя возле старой церкви.
Но Белогрудка не погибла. Лишь две дробины попали ей под кожу, и она несколько дней таилась в гнезде, зализывала ранки. Когда она вылечила себя, то снова пришла к тому дому, куда ее будто на поводе тянули. Белогрудка еще не знала, что мальчишку, взявшего кунят, пороли ремнем и приказали отнести их обратно в гнездо.