Хлеб шершавый на столе, эль – в сосуде. Он играет в полумгле Букстехуде! Органист – не знаменит, но не старый. А свечной огарок злит - светом малым. В партитуре стайка нот пляшет лихо. Вот последний взят аккорд, стало тихо… …Тихо так, что мотылёк, как пропеллер, что легко поднять бы мог город Веймар. Откровение - в висках, у порога, От лукавого – тоска, гимн – от Бога! Вот и клавиши зажглись алым светом. На педали ноги вниз. Руки – где-то … …где-то … птицами парят без заботы … Что в соборе натворят эти ноты? …Эти ноты на бегу дарят небыль. От «хочу» и до «могу» как до неба! Ночка мчится на восток быстрой бричкой. На рассвете весь итог - две странички. Но зато душа чиста - песне рада. А тогда и слепота - не преграда!
на столе,
эль – в сосуде.
Он играет в полумгле
Букстехуде!
Органист –
не знаменит,
но не старый.
А свечной огарок
злит -
светом малым.
В партитуре
стайка нот
пляшет лихо.
Вот последний
взят аккорд,
стало тихо…
…Тихо так, что мотылёк,
как пропеллер,
что легко поднять бы мог
город Веймар.
Откровение - в висках,
у порога,
От лукавого – тоска,
гимн – от Бога!
Вот и клавиши зажглись
алым светом.
На педали ноги вниз.
Руки – где-то …
…где-то … птицами парят
без заботы …
Что в соборе натворят
эти ноты?
…Эти ноты на бегу
дарят небыль.
От «хочу» и до «могу»
как до неба!
Ночка мчится на восток
быстрой бричкой.
На рассвете весь итог -
две странички.
Но зато душа чиста -
песне рада.
А тогда и слепота -
не преграда!