Найти фольклорные элементы в поэме алексея ганина «памяти деда»
старому деду
всю жизнь хорошо не
и жизнь-то была ни к чему,
как худая онуча,
а только петух кукарекнет, и зорька
откликнется ало --
дед уже смотрит в окно, как серебро-
смотрит, зевая, на небо,
где звезды от глаз человечьих,
будто маль/белозерское, спешно
ныряют в глубокое сине.
глянет на поле. и где-то далече, далече
в поле кричат
и дед уже знает по крику: будет ли вёдро,
будет ли непогодь ныне.
ясному в мире светло:
взгляд белолицей березы,
роса на траве,
голубые туманы за рощей
и птичья повадка --
всюду приметы,
кто в тысячный раз
просыпается в красной заботе
о хлебе.
старому деду раскрыта
зеленая книга земли.
всюду начертано:
зверью таиться в лесах и следить
за добычей;
птице порхать и звенеть,
а человеку --
в трудах украшаться под небом.
прост и не горек зарок для нехитрого дедова сердца:
выедет, было, на пашню и пашет,
а сивка кнута не попросит.
и только, когда уж два пота
в морщинах над бровью просохнут,
бабы начнут полоскать языки у колодца.
и, мягко шагая по росам,
солнышко в село
и похвалит уставную дедову соху.
скажет спросонок:
"бог ! "
а дед остановит коня
и, шутя, попеняет:
"ай, солнышко, солнце,
долгонько ты что-то каталось за лесом,
не бабий проворный язык --
небось бы проспало все лето".
пошутит, пощурит глаза
и опять по лехе погоняет.
а солнышко встанет, широко улыбнется,
лучистую шапку высоко на тучку повесит,
умоет росою лицо
и ясное ходит по свету.
веселы деду дни на земле,
не скучно и сивке,--
таскают любимую соху.
труд и терпение, как песня,
обоим бодрят стариковские кости.
и мило им все:
и крик в селе,
и беседы ленивых в раскуре,
и черные лехи,
и радость грачей, что ходят по склонам,
как важные гости.
все им, как песня.
и серую жизнь, незаметно, в узорах нужды
да заботы,
солнце носило по полю
и дедовы дни украшало.
дед серебрился все пуще,
но рук положить неохота,
хоть много, ой много,
соха под руками земли-чернозьму
изжевала.
много, как у бога звездок, рассеяно, собрано
зерен,
а спать -- хорошо не сыпалось.
и не черная совесть,
не скорбь о ненужном житье человечьем
сны отгоняли,
а сердце разведало:
сном не излечишь
усталость.
и жизнь подсказала:
не красная доля мочалить порты
о запечье.
вот смолоду дед и дружил
с петухом да с зарею пригожей.
сквозь голубые глаза
и небу,
и высокому солнцу,
и каждой былинке,
и птахе
тысячи дней дедово
а сегодня, на грех, задремал на широкой
скамье
под божницей
и чует, что все уж проснулось,
а сам приподняться не
хочет глаза распахнуть
и, будто созревшая рожь,
заплелися ресницы.
вязнет в забвение душа,
как олень златорогий в трясине.
хочется деду внучонка позвать
и не родится
а день широко разгулялся
под небом глубоким и синим,
и сивку впрягли уж другие
распахивать вешние нови.
все на селе, как и прежде,
лишь по-новому гвозди,
чуется, где-то вбивают
и пилят сосновые
кому-то неладное
а рядом ворчливые куры кудахчут,
что бабы опять
обокрали все
и по-новому солнышко
сидит у окна
и ласково дедову бороду гладит.
боговым маслом и ладаном,
воском топленым
и жито
празднично пахнет в избе.
тихо, как в церковь, приходят соседи.
и дедова жизнь, что была незавидней онучи,
как троицын день,
у всех на губах
красовита.
и дивно и радостно деду.
дивно и радостно. а что приключилось?
не знает.
только сладка неизбывным покоем
дремота.
где-то за полем
о вечном безветрии
новые птицы в отходной заре
и видит: из груди, что ветер,
летит лебединое стадо--
земные заботы,
печали.
как в церкви, сегодня у деда в избе.
не в синих и грязных заплатах,
а белой холстиной покрытый,
он дремлет на лавке широкой,
как серебро-
и плачут под красным окошком,
о дедовых сказках,
о пряниках в сусле
и будто о чем-то на полке
мохнато задумалась
и тихо тоскуют у двери
дедовы лапти с онучей.
1918. февраль