Eщё в 60-е годы ХХ века П. Юшин выдвинул следующую версию прочтения «Пугачёва» : «Взяв в качестве сюжета пьесы исторический факт, Есенин перенёс его в послереволюционные условия, заполнив монологи героев характерными для первых советских лет авторскими переживаниями, ассоциациями и оценками» . В 90-е годы ХХ столетия и в самом начале ХХI века некоторые авторы осознанно или нет повторили данную версию, по-разному привязав её к конкретным событиям и историческим персонам.
В. Мусатов в учебнике 2001 года «История русской литературы первой половины ХХ века (советский период)» , адресованном студентам вузов и рекомендованном Министерством образования страны, утверждает: «Есенина интересовал не ХVII век (так у автора. – Ю. П.) , а ХХ, и не Емельян Пугачёв, а Нестор Махно. Но писать поэму о Махно, который, организовав на территории Украины настоящую крестьянскую республику, вёл войну с красными и белыми одновременно, было слишком опасно» . Станислав и Сергей Куняевы в своей книге «Сергей Есенин» настаивают на том, что в «Пугачеве» отражено антоновское восстание. Об этом свидетельствуют трёхкратная сознательная «ошибка» в наименовании столицы (не Петербург, а Москва) , монолог Бурнова, где упоминается фонарщик из Тамбова, речи разгромленных пугачёвцев, в которых «слышится стон» крестьян тамбовской губернии, «умиротворённых» отрядами под командованием Тухачевского.
Самую оригинально-фантастическую концепцию высказала в 2006 году Алла Марченко: адмирал Колчак – «Второй Пугачёв» , его личность и деятельность на посту Верховного Правителя России нашла зашифрованные отклики в поэме Есенина. Приведу показательный довод критикессы: «Есенинский Пугачёв, предлагая сподвижникам план отступления, упоминает Монголию, что, согласитесь, выглядит довольно странно. (Где Монголия, а где заволжские степи и Яицкий городок? ) Зато в рассуждении Колчака ничуть не странно» («Вопросы литературы» , 2006, № 6). Однако нигде в поэме Монголия как вариант убежища не называется. В последней главе Пугачёв и его сподвижники говорят о бегстве в Азию через Гурьев и Каспий. То есть обсуждается идея, которую действительно высказывал реальный Пугачёв, стремившийся в Персию или на Кубань.
Монгольские же орды, упоминаемые в монологе самозванца, – это условное название всех кочевых азиатских народов в поэме, включая башкир, татар, калмыков, воевавших на стороне Пугачёва. Доказательством тому являются слова самозванца в четвёртой главе, речь Зарубина в шестой главе и следующий ответ Крямина Пугачёву:
Знаем мы, знаем твой монгольский народ,
Нам ли храбрость его неизвестна?
Кто же первый, кто первый, как не этот сброд
Под Самарой ударился в бегство?
Есенин, думается, не в целях конспирации интересовался личностью Пугачёва и его эпохой. Подтверждением тому и само произведение, речь о котором впереди, и свидетельства современников, и известное высказывание поэта: «Я несколько лет изучал материалы и убедился, что Пушкин во многом был неправ. Я не говорю уже о том, что у него была своя дворянская точка зрения. И в повести и в истории. Например, у него найдём очень мало имён бунтовщиков, но очень много имён усмирителей или тех, кто погиб от рук пугачёвцев. Я очень, очень много прочёл для своей трагедии и нахожу, что многое Пушкин изобразил просто неверно. Прежде всего сам Пугачёв. Ведь он был почти гениальным человеком, да и многие другие из его сподвижников были людьми крупными, яркими фигурами, а у Пушкина это как-то пропало» .
Пушкинская версия Пугачёва – отправная точка во время работы Есенина над поэмой, поэтому есть смысл сказать о ней особо. Уже много лет по поводу и без повода цитируют известные слова Пушкина о русском бунте, как только ни истолковывая их при этом. Из «Истории Пугачёва» следует, что русский бунт – это не универсальное явление, русский бунт русскому бунту рознь. Показательно, как по-разному Пушкин оценивает действия противоборствующих сторон в событиях 1766 – 1771 годов и пугачёвского бунта 1773 – 1775 годов.
В. Мусатов в учебнике 2001 года «История русской литературы первой половины ХХ века (советский период)» , адресованном студентам вузов и рекомендованном Министерством образования страны, утверждает: «Есенина интересовал не ХVII век (так у автора. – Ю. П.) , а ХХ, и не Емельян Пугачёв, а Нестор Махно. Но писать поэму о Махно, который, организовав на территории Украины настоящую крестьянскую республику, вёл войну с красными и белыми одновременно, было слишком опасно» . Станислав и Сергей Куняевы в своей книге «Сергей Есенин» настаивают на том, что в «Пугачеве» отражено антоновское восстание. Об этом свидетельствуют трёхкратная сознательная «ошибка» в наименовании столицы (не Петербург, а Москва) , монолог Бурнова, где упоминается фонарщик из Тамбова, речи разгромленных пугачёвцев, в которых «слышится стон» крестьян тамбовской губернии, «умиротворённых» отрядами под командованием Тухачевского.
Самую оригинально-фантастическую концепцию высказала в 2006 году Алла Марченко: адмирал Колчак – «Второй Пугачёв» , его личность и деятельность на посту Верховного Правителя России нашла зашифрованные отклики в поэме Есенина. Приведу показательный довод критикессы: «Есенинский Пугачёв, предлагая сподвижникам план отступления, упоминает Монголию, что, согласитесь, выглядит довольно странно. (Где Монголия, а где заволжские степи и Яицкий городок? ) Зато в рассуждении Колчака ничуть не странно» («Вопросы литературы» , 2006, № 6). Однако нигде в поэме Монголия как вариант убежища не называется. В последней главе Пугачёв и его сподвижники говорят о бегстве в Азию через Гурьев и Каспий. То есть обсуждается идея, которую действительно высказывал реальный Пугачёв, стремившийся в Персию или на Кубань.
Монгольские же орды, упоминаемые в монологе самозванца, – это условное название всех кочевых азиатских народов в поэме, включая башкир, татар, калмыков, воевавших на стороне Пугачёва. Доказательством тому являются слова самозванца в четвёртой главе, речь Зарубина в шестой главе и следующий ответ Крямина Пугачёву:
Знаем мы, знаем твой монгольский народ,
Нам ли храбрость его неизвестна?
Кто же первый, кто первый, как не этот сброд
Под Самарой ударился в бегство?
Есенин, думается, не в целях конспирации интересовался личностью Пугачёва и его эпохой. Подтверждением тому и само произведение, речь о котором впереди, и свидетельства современников, и известное высказывание поэта: «Я несколько лет изучал материалы и убедился, что Пушкин во многом был неправ. Я не говорю уже о том, что у него была своя дворянская точка зрения. И в повести и в истории. Например, у него найдём очень мало имён бунтовщиков, но очень много имён усмирителей или тех, кто погиб от рук пугачёвцев. Я очень, очень много прочёл для своей трагедии и нахожу, что многое Пушкин изобразил просто неверно. Прежде всего сам Пугачёв. Ведь он был почти гениальным человеком, да и многие другие из его сподвижников были людьми крупными, яркими фигурами, а у Пушкина это как-то пропало» .
Пушкинская версия Пугачёва – отправная точка во время работы Есенина над поэмой, поэтому есть смысл сказать о ней особо. Уже много лет по поводу и без повода цитируют известные слова Пушкина о русском бунте, как только ни истолковывая их при этом. Из «Истории Пугачёва» следует, что русский бунт – это не универсальное явление, русский бунт русскому бунту рознь. Показательно, как по-разному Пушкин оценивает действия противоборствующих сторон в событиях 1766 – 1771 годов и пугачёвского бунта 1773 – 1775 годов.