«Самая воровская ночь», – проговорил дядя Ермолай. И послал мальчика-Шукшина с его другом Гришкой обратно на ток: заночевать там, и проследить, чтобы никто не украл зерна.
Посреди грозы и мглы двое ребятишек пошли полтора километра обратно. Но в темноте заблудились – не смогли найти ту скирду, у которой молотили днём. Гришка предложил залезть в первую попавшуюся и заночевать в ней, а утром сказать дяде Ермолаю, что были на току.
Мальчики так и сделали. Всю ночь шёл дождь. Проснувшись утром, Гришка с Васькой пошли в бригадный дом. Уже ждавший их там дядя Ермолай стал, пытливо всматриваясь, расспрашивать, не случилось ли на чего току.
Ребятишки ответили, что всё в порядке. «Да вы не были там!» – взвинтился дядя Ермолай. Мальчики настаивали, что были. «Я ж следом за вами пошел туда – думаю, дошли ли они хоть? – кричал бригадир. – Я весь дождь переждал на току, только к утру уехал и вас там не видел».
Гришка с Васькой решили «стоять насмерть» и всё отрицать. Дядя Ермолай хватался за голову, морщился, взвизгивал, в один миг едва не заплакал. Он ругал и клял ребятишек, желал, чтобы им попались злые жёны, угрожал снять с них по пять трудодней. Не только в это утро, но и целый день потом бригадир в большом возбуждении выпытывал у мальчишек правду. Шукшин и Гришка так и не признались. Трудодней с них дядя Ермолай не снял…
Этот незначительный с виду случай часто приходил на память Василию Шукшину в зрелые годы, наводя его на глубокие размышления. Дядя Ермолай не был ни злым, ни взбалмошным человеком. Он был трудягой, смолоду привыкшим к сельской работе и не думавшим ни о чём кроме неё. Приезжая взрослым человеком в родную деревню, Шукшин видел на кладбище могилу дяди Ермолая и вспоминал тот далёкий рабочий день. В его душе пробуждалось уважение к этому человеку, ко всем крестьянам того поколения, в жизни которых был лишь один труд: они только работали и детей рожали. Но, кланяясь их памяти, писатель думал и о том, стоит ли так жить. В одной ли тяжкой работе Истина? Современники взрослого Шукшина понимали жизнь уже не так, как дядя Ермолай…
И размышляя о том, ушедшем поколении, писатель чувствовал, что уважает этих людей, но и жалеет их.
«Самая воровская ночь», – проговорил дядя Ермолай. И послал мальчика-Шукшина с его другом Гришкой обратно на ток: заночевать там, и проследить, чтобы никто не украл зерна.
Посреди грозы и мглы двое ребятишек пошли полтора километра обратно. Но в темноте заблудились – не смогли найти ту скирду, у которой молотили днём. Гришка предложил залезть в первую попавшуюся и заночевать в ней, а утром сказать дяде Ермолаю, что были на току.
Мальчики так и сделали. Всю ночь шёл дождь. Проснувшись утром, Гришка с Васькой пошли в бригадный дом. Уже ждавший их там дядя Ермолай стал, пытливо всматриваясь, расспрашивать, не случилось ли на чего току.
Ребятишки ответили, что всё в порядке. «Да вы не были там!» – взвинтился дядя Ермолай. Мальчики настаивали, что были. «Я ж следом за вами пошел туда – думаю, дошли ли они хоть? – кричал бригадир. – Я весь дождь переждал на току, только к утру уехал и вас там не видел».
Гришка с Васькой решили «стоять насмерть» и всё отрицать. Дядя Ермолай хватался за голову, морщился, взвизгивал, в один миг едва не заплакал. Он ругал и клял ребятишек, желал, чтобы им попались злые жёны, угрожал снять с них по пять трудодней. Не только в это утро, но и целый день потом бригадир в большом возбуждении выпытывал у мальчишек правду. Шукшин и Гришка так и не признались. Трудодней с них дядя Ермолай не снял…
Этот незначительный с виду случай часто приходил на память Василию Шукшину в зрелые годы, наводя его на глубокие размышления. Дядя Ермолай не был ни злым, ни взбалмошным человеком. Он был трудягой, смолоду привыкшим к сельской работе и не думавшим ни о чём кроме неё. Приезжая взрослым человеком в родную деревню, Шукшин видел на кладбище могилу дяди Ермолая и вспоминал тот далёкий рабочий день. В его душе пробуждалось уважение к этому человеку, ко всем крестьянам того поколения, в жизни которых был лишь один труд: они только работали и детей рожали. Но, кланяясь их памяти, писатель думал и о том, стоит ли так жить. В одной ли тяжкой работе Истина? Современники взрослого Шукшина понимали жизнь уже не так, как дядя Ермолай…
И размышляя о том, ушедшем поколении, писатель чувствовал, что уважает этих людей, но и жалеет их.