НАГРАДА Нужно написать сочинение-отзыв по рассказу "Скрипка чукая."

Вечером, возвращаясь домой, на одной из лестничных площадок я услы- шал доносившиеся звуки скрипки.
Кто-то неровно и не очень уверенно водил смычком по струнам. И от этой неровности, неуверенности, мелодия, сама по себе немного грустная, зву- чала по-особому искренне.
Она тревожила память, побуждая вспомнить что-то очень давнее и очень- очень знакомое.
И вспомнилось...
Тогда, в середине пятидесятых, подъезды нашего дома мыла старая, по представлениям пяти-шестилетних пацанов, женщина. Но звали ее все Люба.
Каждое утро откуда-то в черной плюшевой жакетке или, по времени года, какой-нибудь одежке, слишком заношенной и слишком свободной для вещей со своего плеча, в линялом платке, видавших виды резиновых ботах и с неиз- менным ведром на левой руке.
Ее высокая, худая, сутулая фигура с наклоненной головой узнавалась из- далека. С виновато-грустной улыбкой входила Люба в подъезд. Мягким мело- дичным голосом ласково откликалась на приветствия жильцов.
Пока ей набирали воду в ведро, она стояла, прислонившись к косяку квартирной двери, которая почти не закрывалась. В трехкомнатной коммуналке жили четверо взрослых и девять детей, да еще шли гости к ним... Казалось, что в коридоре кто-то без конца гулко хлопал в ладоши.
Любу мы считали дурочкой, поэтому мимо, тайком от старших обязательно показывали ей язык, строили рожицы. А она совсем не сердилась. Если останавливались слишком близко, гладила наши затылки, при- говаривая: «Ребеночек!»
Говорила не похоже на других, по своему «ч», путая гласные, и получа- лось смешное «рабенасчак». И мы, конечно, смеялись, уверенные, что только дурочка может так запутаться в слове.
Потом Люба уходила мыть полы. Терла тряпкой доски с облупившейся краской, а сама, по-прежнему виновато улыбаясь, невнятно и тихо о чем-то раз- говаривала с собой.
Приходила она не одна. На улице, беспокойно и часто заглядывая в подъ- езд, топтался в ожидании жены Чукай. Ниже Любы на голову, с длинными об- вислыми усами, в черном долгополом пальто с широкими, по тогдашней моде, плечами и таких же, как у Любы, резиновых старых ботах, он странным обра- зом дополнял ее. Поврозь мы их и представить не могли.
Нередко Чукай приходил со скрипкой. Заглянув в подъезд и убедившись, что Люба никуда не делась, он прижимал скрипку к посеревшему от долгой носки воротнику пальто, склонял голову к деке и начинал играть...
Люди входили в подъезд и выходили; кто-то шел дальше через двор. Рядом, за невысокой оградой детских яслей, воспитательница громко сзывала пищавших малышей. С улицы доносились автомобильные гудки. А Чукай играл...
Я не помню ни одной мелодии. Помню только, как нервно и неровно вдруг начинал плясать смычок, а резкие разорванные звуки, вырываясь из-под него, словно спешили разбежаться в стороны друг от друга. И внезапно прекра- тив игру, Чукай бросался к подъезду снова искать Любу.

Успокоенный и повеселевший, он выскакивал на улицу. Путаясь в полах пальто, с криком «Кыш-кыш-кыш!» бежал к нам, взмахивая длинными рукава- ми, как крыльями, и делая вид, что хочет кого-то поймать. А мы со смехом раз- бегались врассыпную, хотя совсем и не боялись его.
Закончив с подъездами, Люба шла с Чукаем к рынку, в «шестой» гастро- ном. Там она снова мыла полы. А после продавщицы наливали ей водку в не- большую стеклянную баночку из-под кильки-частика.
Люба неторопливо пила и так же неторопливо двигалась, и кто-то из не- вольных слушателей, кто-то, крестясь, шептал: «Господи, упаси!», кто-то кон- чиком платка отирал глаза.
Часов в десять Люба и Чукай исчезали до завтрашнего утра.
Но иногда, в конце июня, Чукай пропадал из города, а Люба отправлялась искать его, Бог весть как находила, привозила назад, и все начиналось по- прежнему .
Зимой пятьдесят девятого мы переехали на новую квартиру, и я забыл о двух «чудных стариках». Только через много лет, во время одного из приездов домой, когда в разговоре о соседях по старому дому всплыло имя Любы, мама сказала:
- А ты знаешь – она пропала. Поехала искать Чукая и не нашла. Верну- лась сама не своя. Зиму хандрила, а с весной уехала – и все.
- Что же он убегал от нее?
- Да не от нее он убегал. – Они до войны жили в Минске: интеллигентная семья, дети. А когда эвакуировались, при бомбежке поезда у них на глазах де- тей убило. Вот Чукай и убегал их.
...Сколько разных скрипок слышал я! Но ни одна до сегодняшнего дня почему-то не напомнила мне скрипку Чукая – скрипку Войны. И разве память в этом виновата?

sasha11225    3   15.03.2020 18:15    0