«Ты хочешь знать, что делал я На воле? Жил – и жизнь моя Без этих трех блаженных дней Была б печальней и мрачней Бессильной старости твоей.
И смутно понял я тогда, Что мне на родину следа Не проложить уж никогда.
Я мало жил, и жил в плену. Таких две жизни за одну, Но только полную тревог, Я променял бы, если б мог.
Я сам, как зверь, был чужд людей И полз и прятался, как змей.
Но тщетно спорил я с судьбой: Она смеялась надо мной!
Вкушая, вкусих мало меда и се аз умираю.
Я никому не мог сказать Священных слов – «отец» и «мать»
Скажи мне, что средь этих стенМогли бы дать вы мне взаменТой дружбы краткой, но живой,Меж бурным сердцем и грозой?..
Но верь мне людскойЯ не желал… Я был чужойДля них навек, как зверь степной;
Но юность вольная сильна, И смерть казалась не страшна!
«Ты хочешь знать, что делал я На воле? Жил – и жизнь моя Без этих трех блаженных дней Была б печальней и мрачней Бессильной старости твоей.
И смутно понял я тогда, Что мне на родину следа Не проложить уж никогда.
Я мало жил, и жил в плену. Таких две жизни за одну, Но только полную тревог, Я променял бы, если б мог.
Я сам, как зверь, был чужд людей И полз и прятался, как змей.
Но тщетно спорил я с судьбой: Она смеялась надо мной!
Вкушая, вкусих мало меда и се аз умираю.
Я никому не мог сказать Священных слов – «отец» и «мать»
Скажи мне, что средь этих стенМогли бы дать вы мне взаменТой дружбы краткой, но живой,Меж бурным сердцем и грозой?..
Но верь мне людскойЯ не желал… Я был чужойДля них навек, как зверь степной;
Но юность вольная сильна, И смерть казалась не страшна!