1945 год, война на исходе, но голод не отступает... Мальчишка, которого всячески оберегают и не дают познать самого страшного, мама и бабушка, получает талоны на усиленное питание в восьмую столовку. Там он знакомится с шакалом Вадькой, как его и таких, как он, прозвали дети войны. Вадьку с сестрой Марьей и мамой эвакуировали из Минска. Отец погиб в начале войны. И вот слегла с тифом мама, ее забирают в черные бараки, из которых уже не возвращаются. Дети остаются одни, без карточек на питание, без средств к существованию. За не обращаются, боясь, что об их плачевном положении узнает мама, а ведь ей нельзя расстраиваться.
Вадька по в столовке, ворует хлебные кусочки, чтобы прокормить сестру и себя. Голод... Он везде и во всем: в желтом лице Вадима, в маленькой Марье, которая не может толком передвигаться, в их поступках и рассуждениях. В не детских рассуждениях:"
- А в столовке!-воскликнула Машка. -Знаешь, какая стыдоба по началу! Я вообще к столам ходить не хотела. Раза два в обморок падала. Прямо там. И Вадька мне каждую крошку тащит. Как воробей.
- А потом? - спросил я Машку.
- Потом уже не стыдно,- ответила она, опять совсем по-старушачьи вздохнув. И сказанула такое, что мне снова стало не по себе:- Голод убивает всякий стыд."
Двое голодных, слишком рано повзрослевших и познавших страшное горе, детей. Две сломанных судьбы. Две маленьких жертвы войны, страшной кровопролитной войны.
Нельзя забывать, нужно знать, нужно рассказывать, нужно помнить! Ведь это все правда. Все это было.
"Последние холода"
1945 год, война на исходе, но голод не отступает... Мальчишка, которого всячески оберегают и не дают познать самого страшного, мама и бабушка, получает талоны на усиленное питание в восьмую столовку. Там он знакомится с шакалом Вадькой, как его и таких, как он, прозвали дети войны. Вадьку с сестрой Марьей и мамой эвакуировали из Минска. Отец погиб в начале войны. И вот слегла с тифом мама, ее забирают в черные бараки, из которых уже не возвращаются. Дети остаются одни, без карточек на питание, без средств к существованию. За не обращаются, боясь, что об их плачевном положении узнает мама, а ведь ей нельзя расстраиваться.
Вадька по в столовке, ворует хлебные кусочки, чтобы прокормить сестру и себя. Голод... Он везде и во всем: в желтом лице Вадима, в маленькой Марье, которая не может толком передвигаться, в их поступках и рассуждениях. В не детских рассуждениях:"
- А в столовке!-воскликнула Машка. -Знаешь, какая стыдоба по началу! Я вообще к столам ходить не хотела. Раза два в обморок падала. Прямо там. И Вадька мне каждую крошку тащит. Как воробей.
- А потом? - спросил я Машку.
- Потом уже не стыдно,- ответила она, опять совсем по-старушачьи вздохнув. И сказанула такое, что мне снова стало не по себе:- Голод убивает всякий стыд."
Двое голодных, слишком рано повзрослевших и познавших страшное горе, детей. Две сломанных судьбы. Две маленьких жертвы войны, страшной кровопролитной войны.
Нельзя забывать, нужно знать, нужно рассказывать, нужно помнить! Ведь это все правда. Все это было.