Каким предстаёт емельян пугачёв в пугачёвского бунта?

Пугачев... Наверняка это имя нельзя было даже произносить в конце
XVIII века. Этого человека представляли как варвара, чудовище и долгое время не хотели возвращаться к обсуждению темы пугачевского бунта. Но кем же был Пугачев? Какой был его внутренний мир? Был ли он действительно зверем, как считали многие? Увы, это вопросы, на которые теперь вряд ли кто ответит...
Каждый человек представляет себе Пугачева по-разному. Некоторые вовсе не относятся к нему как к какому-то зверю. Они считают, что он был удивительным человеком, ведь он понимал все страдания простого народа, он подарил ему надежду на лучшую жизнь. Вот так и начался бунт. После прочтения «Капитанской дочки» Пушкина уважение многих к Пугачеву возросло. Автор показал его неким героем. Можно предположить, что писатель хотел в корне изменить отношение народа к Пугачеву.
Стоит упомянуть, что образы Пугачева в работе Пушкина «История Пугачева» и в повести - различны. Возможно, писатель решил, что в «Капитанской дочке» лучше сможет раскрыть характер Пугачева, избежать категоричной и односторонней оценки его поступков. Мы увидели его героя как с хорошей, так и с плохой стороны, убедились, что он тоже может даже дворянину Гриневу, а значит, для него важен сам человек, его качества характера, а не отношение к власти. Ему знакомо чувство благодарности, и он не забывает то хорошее, что ему когда-то сделали. Но вернемся к повести.
Так возникла идея создания «Капитанской дочки» с героями: Петрушей Гриневым, Марьей Ивановной, Швабриным, комендантом Белогорской крепости и многими другими. Первые строки описания Пугачева в этой повести следующие: «Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары». Из этого описания видно, что Пугачев имел довольно приятную, притягательную внешность. Так говорил Гринев о нем в самом начале повести. Дальше мы видим Пугачева в совсем другом образе: «На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза». Здесь Пугачев предстает перед нами грозным, свирепым, даже немного злым человеком. На протяжении всей повести можно увидеть, что за ним идет не маленький отряд «разбойников», а целая армия, в какой-то мере организованная, во главе со штабом и даже вооруженная несколькими пушками. В армию Пугачева идут обиженные и обездоленные со всех сторон России.
К концу повести Пугачев становится многим все более симпатичен. Он много раз Гриневу. Он дарует ему жизнь и свободу после взятия Белогорской крепости, он же освободить Марью Ивановну. Возникает даже чувство понимания и жалости к Пугачеву, когда он открывает перед Гриневым все свои тайны и переживания и рассказывает Петру калмыцкую сказку: «Однажды орел спрашивал у ворона. “Скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-навсего тридцать три года?” -“Оттого, батюшка, - отвечал ему ворон, - что ты пьешь живую кровь, а я питаюсь мертвечиной”. Орел подумал: давай попробуем и мы питаться тем же... Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: “Нет, брат ворон; чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой крови, а там что Бог даст”».
К сожалению, Гринев понял эту сказку неправильно, и поэтому он не понял, что имел в виду Пугачев. Петруша относился к Пугачеву с чувством благодарности, Иван Кузьмич - с чувством презрения, Швабрин боялся Пугачева, восставшие уважали Пугачева и называли царем-батюшкой.
Итак, после прочтения «Капитанской дочки» Пугачев представляется публике противоречиво. С одной стороны, это обаятельный человек с душой, со своими чувствами и переживаниями, талантливый, смелый, умный, проницательный. Но, с другой стороны, мы видим человека, захватившего и разрушившего Белогорскую крепость и убившего много невинных людей. Кем же он был на самом деле? Этого нам уже никогда не узнать.