Какие качества проявляет василий теркин в главе "кто стрелял? " отдымился бой вчерашний, высох пот, металл простыл. от окопов пахнет пашней, летом мирным и простым. в полверсте, в кустах – противник, тут шагам и пядям счёт. фронт. война. а вечер дивный по полям пустым идёт. по страды вчерашней, по немыслимой тропе; по ничьей, помятой, зряшной луговой, густой траве; по земле, рябой от рытвин, рваных ям, воронок, рвов, смертным зноем жаркой битвы опалённых у краёв… и откуда по пустому долетел, донёсся звук, добрый, давний и знакомый звук вечерний. майский жук! и ненужной горькой лаской растревожил он , что в росой покрытых касках по окопчикам сидят, и такой тоской родною сердце сразу обволок! фронт, война. а тут иное: выводи коней в ночное, торопись на «пятачок». отпляшись, а там сторонкой удаляйся в березняк, провожай домой девчонку да целуй – не будь дурак, налегке иди обратно, мать заждалася… и вдруг — вдалеке возник невнятный, новый, ноющий, двукратный, через миг уже понятный и томящий душу звук. звук тот самый, при котором в прифронтовой полосе поначалу все шофёры разбегались от шоссе. на одной постылой ноте ноет, воет, как в трубе. и бежать при всей охоте не положено тебе. ты, как гвоздь, на этом взгорке вбился в землю. не тоскуй. ведь – согласно поговорке — это малый сабантуй… ждут, молчат, глядят , зубы сжав, чтоб дрожь унять. и, как водится, оратор тут находится под стать, с удивительной заботой подсказать тебе горазд: – вот сейчас он с разворота и начнёт. и жизни даст, жизни даст! со страшным рёвом самолёт ныряет вниз, и сильнее нету слова той команды, что готова на устах у всех; – смерть есть смерть. её прихода все мы ждём по старине. а в какое время года легче гибнуть на войне? летом солнце греет жарко, и вступает в полный цвет всё кругом. и жизни жалко до зарезу. летом – нет. в осень смерть под стать картине, в сон идёт природа вся. но в грязи, в окопной глине вдруг загнуться? нет, друзья… а зимой – земля, как камень, на два метра глубиной, привалит тебя комками, —, нет уж, ну её – зимой. а весной, весной… да где там, лучше скажем наперёд: если горько гибнуть летом, если осенью – не мёд, если в зиму дрожь берёт, то весной, друзья, от этой подлой штуки – душу рвёт. и какой ты вдруг покорный на груди лежишь земной, заслонясь от смерти чёрной только собственной спиной. ты лежишь ничком, парнишка двадцати неполных лет. вот сейчас тебе и крышка, вот тебя уже и нет. ты прижал к вискам ладони, ты забыл, забыл, забыл, как траву щипали кони, что в ночное ты водил. смерть грохочет в перепонках, и далёк, далёк, далёк вечер тот и та девчонка, что любил ты и берёг. и друзей и близких лица, дом родной, сучок в стене… нет, боец, ничком молиться не годится на войне. нет, товарищ, зло и гордо, как закон велит бойцу, смерть встречай лицом к лицу, и хотя бы плюнь ей в морду, если всё пришло к концу… ну-ка, что за перемена? то не шутки – бой идёт. встал один и бьёт с колена из винтовки в самолёт. трёхлинейная винтовка на брезентовом ремне, да патроны с той головкой, что страшна стальной броне. бой неравный, бой короткий, самолёт чужой, с крестом, покачнулся, точно лодка, зачерпнувшая бортом. накренясь, пошёл по кругу, кувыркается над лугом, — не задерживай – давай, в землю штопором въезжай! сам стрелок глядит с испугом: что наделал невзначай. скоростной, военный, чёрный, современный, двухмоторный — самолёт – стальная снасть — ухнул в землю, завывая, шар земной пробить желая и в америку попасть, – не пробил, старался слабо. – видно, место прогадал. – кто стрелял? – звонят из штаба, — кто стрелял, куда попал? адъютанты землю роют, дышит в трубку генерал. – разыскать тотчас героя, кто стрелял? а кто стрелял? кто не спрятался в окопчик, поминая всех родных, кто он – свой среди своих — не зенитчик и не лётчик, а герой – не хуже их? вот он сам стоит с винтовкой, вот поздравили его. и как будто всем неловко — неизвестно отчего. виноваты, что ль, отчасти? и сказал сержант спроста: – вот что значит парню счастье, глядь – и орден, как с куста! не промедливши с ответом, парень сдачу подаёт: – не горюй, у немца этот — не последний самолёт… с этой шуткой-поговоркой, облетевшей батальон, перешёл в герои тёркин, — это был, понятно он.