Как отличаются басни крылова от бесен дмитриева

Первым, кто сумел сделать басню подлинно народной, донес до народа нравственный заряд басен, превратил басни в собрание пословиц, ушедших в народ, вошедших в его сознание наряду с пословицами предков, сделал язык басен доступным даже малограмотному крестьянину, даже ребенку, был третий гигант басенного жанра Иван Андреевич Крылов. 
И хотя он, в свою очередь, использовал сюжеты Эзопа и Лафонтена, но у него много среди самых знаменитых басен и собственных сюжетов, некоторые из них – отклик, что называется, на злобу дня («Квартет», «Лебедь, Щука и Рак», «Волк на псарне», «Ворона и курица», «Тришкин кафтан», «Щука и кот», «Обоз» и др.). События, ставшие поводом для этих басен, давно забыты (конечно, это не относится к басне «Волк на псарне», которую читал перед солдатами Кутузов, снявший шапку при словах «ты сер, а я, приятель, сед»), и о них можно узнать разве что из примечаний. А басни живут, и под них всегда можно подверстать другие ситуации, их мораль – на все времена. Почему? Да потому что там живые характеры и вечные вопросы, которые не стареют, как не стареет природа человеческая. Да и те басни, в которых сюжет заимствован (скажем, «Ворона и лисица»), ни в коем случае нельзя считать переводами или подражаниями, басни эти настолько русские, национальные, что сразу же стали выдающимся явлением прежде всего именно русской культуры и литературы. Осталась ли в них хоть толика французского? Хоть самая малость древнегреческого? Вопрос риторический.
Вообще, сюжеты басен Эзопа оказались «ходячими», их использовали многие баснописцы. В России басни писали Тредиаковский, Сумароков, Измайлов, Хемницер, Херасков, Дмитриев, но ни один из них (за исключением Ив. Дмитриева) по мастерству не может даже претендовать на сравнение с Крыловым. Это величины совершенно разного калибра и масштаба. Первые два – это явление доисторическое: язык коряв донельзя, мысль прямолинейна, лексика уже не древнерусская, но еще не русская. Вот басня Сумарокова.