Почему во время французской революции был высокий уровень насилия?
причины и пример

Бунт, толпа, протест здесь являются средствами общения с властью, утверждения и защиты своего места в обществе. И если в теории абсолютизм единолично занимает публичную сферу, управляет безропотно ему подчиненными индивидами, то на практике народ сохранял за собой право вторгаться в политическое пространство эпохи, упрекая элиту в превышении «легитимных» полномочий и обращаясь к традиционной «справедливости». Он не был ни пассивным объектом государства, ни его заклятым врагом. Речь, скорее, должна идти о взаимном признании и уважении сторон50. Не случайно визави равно апеллировали к дискурсу «добра» («добрый» король для народа, «добрый» народ для короля). Описанный процесс едва ли можно выразить в терминах господства/подчинения, сопротивления/согласия. Наиболее адекватным все же представляются «переговоры», где далекая еще от концепций общественного договора и естественных прав монархия оказалась вовлеченной в тотальное соглашательство и заразилась системной гибкостью будущего либерализма51.

Напротив, Французская революция бесцеремонно нарушила хрупкое равновесие социальных компонентов. Логика событий и идеология новых законодателей вели к максимальному увеличению централизации. Просветительский рационализм ставил под угрозу самобытность крестьянского мира и вызывал отпор с его стороны.

«Обозленность», «одержимость», «фанатизм», иными словами, состояние духа, граничащее с патологией, – вот с чем ассоциировалась в первую очередь социальная борьба крестьянства. Стереотип просвещенного мнения прочно связал ее «бессмысленность» с «беспощадностью бунта». Сколь бы ни правдоподобна была эта картина, она упрощает дело. Не преуменьшая момента взрыва, высокой психической (как и физической) активности, которая резко контрастирует с внешней апатичностью крестьян в «мирный период», мы должны все же отрешиться от образа бунта как внезапного явления, подобного deus ex machina. За рутиной крестьянского бытия, за привычным подчинением господствующему порядку обнаруживаются повседневные формы сопротивления (притворство, дезертирство, мелкое воровство, симуляция непонимания, злословие, поджог и др.)52.

Подобные рецидивы дикости, которые с пролитой кровью утрачивали свой смысл, означали возвращение к традиции убийства в условиях, когда возникало ощущение смертельной опасности для существования сообщества, а государства сохранять монополию на применение насилия – как в 1789 г. – ослабевала. Это – время самых иррациональных слухов, дающих, однако, непонятным вещам объяснение убедительное в том отношении, что оно указывает объективный, идентифицируемый и внешний источник угрозы. Слух, разоблачение, опознание, кара: насилие в данной связи представляется средством предотвратить ниспровержение естественного хода вещей путем устранения виновного, которого физически убивают, а символически отторгают как чужеродный и вредный элемент, дабы этой жертвой восстановить сплоченность и онтологическую целостность коллектива54.

Отличительной чертой беспорядочного коллективного насилия были стихийность, точечность, локальность, отсутствие далеко идущих целей. Несомненно, оно лежало в основе некоторых драматических эпизодов Французской революции, но 1789-1794 гг. составляли в его истории лишь очень короткую главу. Вместе с тем, несмотря на сохранение многих традиционалистских характеристик55, народный протест принял качественно новые формы: аморфное политическое движение (бунты, пассивность) стало направляемым, обрело широкий смысл и размах (гражданская война)56.