Уже месяц пылают станицы, то есть, простите, каменные джунгли Америки. За это время обитающие в российских соцсетях эксперты по эпидемиологии успели переквалифицироваться в специалистов по расовым проблемам в США и разделиться на тех, кто хоть немного, но представляет себе контекст, и на тех, кто отчаянно радеет за собственность американских лавочников, имея за душой однушку в Митино и старенький «Фольксваген». Ну и на откровенных расистов, не считающих нужным скрывать свои убеждения.
Часто в кухонных спорах можно услышать, что расизма в России нет, а есть национализм и ксенофобия, направленные против кавказцев и мигрантов из Средней Азии. Еще китайских туристов не любят, в основном за то, что «толпами ходят и на все углы плюют», а вот расизм — это зверек редкий, не из наших широт, и уж тем более по отношению к чернокожим. «В конце концов, где мы, а где Америка» — из-за этого недопонимания у нас все время возникают культурные конфликты вроде той истории с Ульяной Сергеенко, когда она пригласила друзей на показ очередной коллекции фразой «To my niggas in Paris» (дословная цитата из Канье Уэста) и очень удивилась, когда против нее развернули полномасштабную кампанию. Удивились и ее русские поклонники: «Простите, а нас-то за что? Это мы вас в рабстве держали?»
Африканцы в России всегда были диковинкой, а в нашей исторической памяти их и вовсе сохранилось только двое: прадед Пушкина да безымянный арапчонок, некогда служивший Анне Иоанновне и отлитый в бронзе великим Растрелли. Пока американцы тиранили своих черных на плантациях, русские продавали, били кнутами и проигрывали в карты друг друга. В XX веке потомки освобожденных крепостных успешно перемешались с детьми не успевших сбежать за границу дворян и никаких различий между ними не наблюдается. Все мы поколениями изучали в школе одни и те же классические тексты русской литературы, написанной рабовладельцами для рабовладельцев, и ничуть не рефлексировали по этому поводу. Добиться от нас понимания смысла американской «цензуры политкорректности» практически невозможно — их опыт полностью противоположен нашему.
Уже месяц пылают станицы, то есть, простите, каменные джунгли Америки. За это время обитающие в российских соцсетях эксперты по эпидемиологии успели переквалифицироваться в специалистов по расовым проблемам в США и разделиться на тех, кто хоть немного, но представляет себе контекст, и на тех, кто отчаянно радеет за собственность американских лавочников, имея за душой однушку в Митино и старенький «Фольксваген». Ну и на откровенных расистов, не считающих нужным скрывать свои убеждения.
Часто в кухонных спорах можно услышать, что расизма в России нет, а есть национализм и ксенофобия, направленные против кавказцев и мигрантов из Средней Азии. Еще китайских туристов не любят, в основном за то, что «толпами ходят и на все углы плюют», а вот расизм — это зверек редкий, не из наших широт, и уж тем более по отношению к чернокожим. «В конце концов, где мы, а где Америка» — из-за этого недопонимания у нас все время возникают культурные конфликты вроде той истории с Ульяной Сергеенко, когда она пригласила друзей на показ очередной коллекции фразой «To my niggas in Paris» (дословная цитата из Канье Уэста) и очень удивилась, когда против нее развернули полномасштабную кампанию. Удивились и ее русские поклонники: «Простите, а нас-то за что? Это мы вас в рабстве держали?»
Африканцы в России всегда были диковинкой, а в нашей исторической памяти их и вовсе сохранилось только двое: прадед Пушкина да безымянный арапчонок, некогда служивший Анне Иоанновне и отлитый в бронзе великим Растрелли. Пока американцы тиранили своих черных на плантациях, русские продавали, били кнутами и проигрывали в карты друг друга. В XX веке потомки освобожденных крепостных успешно перемешались с детьми не успевших сбежать за границу дворян и никаких различий между ними не наблюдается. Все мы поколениями изучали в школе одни и те же классические тексты русской литературы, написанной рабовладельцами для рабовладельцев, и ничуть не рефлексировали по этому поводу. Добиться от нас понимания смысла американской «цензуры политкорректности» практически невозможно — их опыт полностью противоположен нашему.