Сашке нетрудно было бы убить немца в бою. Этот же был пленным, расстрелять его, после того как обещал сохранить жизнь, Сашка не мог. Между двумя солдатами — русским и немецким — завязываются человеческие отношения: оба умываются и чистят одежду перед тем, как прийти в штаб; немец угощает Сашку сигаретами; Сашка обращается к пленному уже не так, как сначала, — «фашист», а «фриц», более нейтрально, ведь Фриц — немецкое имя; Сашке уже хочется поговорить с немцем, жаль, немецкого не знает. И главное вдруг понял Сашка — «какая у него сейчас страшная власть над немцем. Он, Сашка, сейчас над жизнью и смертью другого человека волен. И стало Сашке не по себе от свалившейся на него почти неограниченной власти над другим человеком». Сашка увидел в пленном не просто врага, а другого человека: «когда брал он этого фрица, дрался с ним, ощущая тепло его тела, силу мышц, показался он Сашке обыкновенным человеком, таким же солдатом, как и он, только одетым в другую форму, только одураченным и обманутым... Потому и мог разговаривать с ним по-человечески, принимать сигареты, курить вместе».
Сашка вызывает уважение к себе своей добротой, гуманностью. Война не искалечила его душу, не обезличила его. Удивительно огромное чувство ответственности за все, даже за то, за что он не мог отвечать. Стыдно ему было перед немцем за никудышную оборону, за ребят, которых не похоронили: он старался вести пленного так, чтоб не видел тот наших убитых и не захороненных бойцов, а когда натыкались на них, стыдно было Сашке, словно он в чем-то виновен.
Сашка вызывает уважение к себе своей добротой, гуманностью. Война не искалечила его душу, не обезличила его. Удивительно огромное чувство ответственности за все, даже за то, за что он не мог отвечать. Стыдно ему было перед немцем за никудышную оборону, за ребят, которых не похоронили: он старался вести пленного так, чтоб не видел тот наших убитых и не захороненных бойцов, а когда натыкались на них, стыдно было Сашке, словно он в чем-то виновен.