Как люди приходили к инакомыслию в советских условиях? Подготовьте сообщение на основе воспоминаний или других источников.

Инакомыслие — суждение в области морали или общественной жизни, отличающееся от принятого в обществе или коллективе; а также открытое отстаивание данного суждения. В тоталитарных государствах и общественных структурах инакомыслие преследуется. Меры наказания варьируются от самых жестоких (убийство, смертная казнь, сожжение на костре, пытки) до относительно мягких: общественного порицания, административных наказаний.
Диссидентские течения и отдельные оппозиционные мыслители в Центральной и Юго-Восточной Европе рассматривали их как матрицу социальных новшеств и связывали с ними проекты трансформации государственности. Эти проекты были основаны на сочетании национальных государственно-исторических традиций и демократической системы ценностей как гарантии соблюдения общечеловеческих прав и свобод. Выводы содержат принципиально новую для отечественной историографии концептуальную трактовку оппозиционных и диссидентских течений, что особо важно для понимания указанного феномена не только в странах Европы, но и в других регионах мира.

Подготовьте сообщение на основе воспоминаний или других источников.
Само слово «диссидентство» придумали не мы, а иностранные журналисты, которые заметили это явление. В сталинское время его не замечали, хотя оно тоже было, но тогда все молчали, потому что было очень опасно. А после ХХ съезда признали его существование и назвали своим словом «dissent», то есть «инакомыслие». Они начали постепенно употреблять это слово, а потом и мы сами.
«Диссидентство» — довольно широкое понятие, означающее инакомыслие 1960-х годов. Инакомыслящие были разные: и монархисты, и верующие, и националисты, и правозащитники. Мы все друг друга знали и знали тех, кто думал иначе. И они нас, и мы их. Но если, скажем, анархизм, монархизм, религия были вполне традиционными для российского общества формами инакомыслия, то защита прав человека и наше течение были чем-то совершенно новым. В России насчет справедливости во все века очень волновались, а вот с правом это никогда практически не связывали. Были, конечно, какие-то исторические предтечи: Кистяковский, Трубецкой, кадеты… В дореволюционной России что-то нарождалось, но не успело стать заметным общественным течением.
Мы, кто стал потом правозащитником, себя поначалу вообще никак не называли — мы попросту не знали, кто мы такие, и не знали ту часть нашей истории, которая могла считаться предтечей: в советское время все это убрали из библиотек, учебных курсов и из памяти людей. А если кто-то что-то помнил — не шибко рассказывали. Родители тоже ничего не докладывали, чтобы мы где-то не ляпнули и не оказались бы вместе с ними в лагере или под расстрелом. Мы ничего этого не знали.
Правозащитное движение уже существовало на Западе и вело свое начало с послевоенного времени, когда в Европе и Америке пытались осмыслить трагический опыт двух мировых войн. Такого прежде не было в истории человечества, и люди в ужасе об этом задумались. В Страсбурге был создан институт Кассена, в котором думали над тем, где Европа оступилась (что начались эти войны) и как сделать так, чтобы это больше не повторилось. В 1948 году плод этих раздумий был воплощен во Всеобщей декларации прав человека, принятой Организацией Объединенных Наций. Там речь шла об естественных правах человека, которые должны уважать все режимы и все правители, о том, что человек от рождения имеет права и человеческое достоинство вне зависимости от того, в какой стране он родился и к какой расе и какому социальному классу принадлежит. Декларацию принимало все большее число стран, и даже Советский Союз ее ратифицировал, но больше для внешнего мира, чтобы мы казались такой симпатичной демократической страной. В нашей стране даже сам текст декларации не распространялся. Я, историк с высшим образованием и человек, которого всегда интересовали эти вопросы, не знала о существовании этого документа, да и все наше правозащитное движение понятия о нем не имело.
Единственный человек, который об этом знал и пытался об этом рассказывать, — Александр Сергеевич Есенин-Вольпин. Для правозащитного движения он был как просветители для Французской революции. В этой совершенно не дающей никаких путеводных нитей для размышления советской действительности он приходил сам к идеям, которые сейчас кажутся простыми и логичными, а тогда были очень далеки от жизни и абсолютно в ней не воплощались. Рассуждением досужего ума казалось то, что закон должен быть одинаков для всех, его должны соблюдать и граждане, и правители. Второе его рассуждение: законы надо читать так, как они написаны, а не так, как их нам трактуют наши правители. Что интересно, написаны они, даже сталинская конституция, были совсем неплохо. Но у нас была такая шутка: там написано «свобода митингов, собраний и так далее»