ОПИСАНИЕ: Он был до того худо одет, что иной, даже и привычный человек, посовестился бы днем выходить в таких лохмотьях на улицу.
Он был задавлен бедностью; но даже стесненное положение перестало в последнее время тяготить его.
На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, — всё это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши.
ПОВЕСТВОВАНИЕ: Он уже забыл звон этого колокольчика, и теперь этот особенный звон как будто вдруг ему что-то напомнил и ясно представил...
Он так и вздрогнул, слишком уже ослабели нервы на этот раз.
Старуха полезла в карман за ключами и пошла в другую комнату за занавески.
РАССУЖДЕНИЕ: Так что, может быть, я тебе не двадцать пять, а, наверно, тридцать рублей изловчусь выслать.
Может быть, он и сам стыдился и приходил в ужас, видя себя уже в летах и отцом семейства, при таких легкомысленных надеждах, а потому и злился невольно на Дуню.
А может быть, и то, что он грубостию своего обращения и насмешками хотел только прикрыть от других всю истину.
Он был до того худо одет, что иной, даже и привычный человек, посовестился бы днем выходить в таких лохмотьях на улицу.
Он был задавлен бедностью; но даже стесненное положение перестало в последнее время тяготить его.
На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, — всё это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши.
ПОВЕСТВОВАНИЕ:
Он уже забыл звон этого колокольчика, и теперь этот особенный звон как будто вдруг ему что-то напомнил и ясно представил...
Он так и вздрогнул, слишком уже ослабели нервы на этот раз.
Старуха полезла в карман за ключами и пошла в другую комнату за занавески.
РАССУЖДЕНИЕ:
Так что, может быть, я тебе не двадцать пять, а, наверно, тридцать рублей изловчусь выслать.
Может быть, он и сам стыдился и приходил в ужас, видя себя уже в летах и отцом семейства, при таких легкомысленных надеждах, а потому и злился невольно на Дуню.
А может быть, и то, что он грубостию своего обращения и насмешками хотел только прикрыть от других всю истину.