Старое русло Оки. Его называют Прорвой. Берега здесь сплошь покрыты ольхой, шиповником, ежевикой. Нигде не видел я таких репейников, колючек, огромных грибов-дождевиков.
Густые заросли трав подходят к самой воде упругой стеной, и с лодки часто нельзя высадиться на берег.
Я люблю эти глухие места и каждую осень провожу здесь несколько недель. Устанавливаю палатку. В ней тепло и сухо. Вечером при свете фонаря я даже читаю, но недолго. На Прорве слишком много помех. То за кустом крикнет какая-то птица, то ударит хвостом пудовая рыба, то оглушительно выстрелит в костре ивовый прут. Начинает разгораться зарево, и мрачная луна всходит над просторами вечерней земли.
Осенняя ночь тянется медленно, ей нет конца. К рассвету лицо обжигает лёгкий морозец. На востоке наливается тихим светом заря.
Воздух густ и прохладен. Пахнет травянистой свежестью и осокой.
Осенью на Прорве
Старое русло Оки. Его называют Прорвой. Берега здесь сплошь покрыты ольхой, шиповником, ежевикой. Нигде не видел я таких репейников, колючек, огромных грибов-дождевиков.
Густые заросли трав подходят к самой воде упругой стеной, и с лодки часто нельзя высадиться на берег.
Я люблю эти глухие места и каждую осень провожу здесь несколько недель. Устанавливаю палатку. В ней тепло и сухо. Вечером при свете фонаря я даже читаю, но недолго. На Прорве слишком много помех. То за кустом крикнет какая-то птица, то ударит хвостом пудовая рыба, то оглушительно выстрелит в костре ивовый прут. Начинает разгораться зарево, и мрачная луна всходит над просторами вечерней земли.
Осенняя ночь тянется медленно, ей нет конца. К рассвету лицо обжигает лёгкий морозец. На востоке наливается тихим светом заря.
Воздух густ и прохладен. Пахнет травянистой свежестью и осокой.
(125 слов) (По К. Паустовскому)