Трудная конструкция вида жилища в ранешном цветаевском творчестве содержит определенный автобиографический ключ, обозначенный в произведении «Ты, чьи сны ещё непробудны…» Жилище юношества лирической героини, вместивший в себя веселый «невозвратно-чудный мир», получает парадную метафорическую характеристику «душа моей души». Столичный топоним, два раза упомянутый в стихотворном тексте, вчеркивает жилище в место возлюбленного мегаполиса, священного «нерукотворного града».
В произведении 1911 г. отыскала отблеск широкая содержание родного жилища, неотделимого от вида мегаполиса. Воплощением идеализированного домашнего мира столичной старины стал обобщенный тип домиков. Они, будто живы существа, играют роль лирического адресата: анализируемый слово раскрывается воззванием к главному виду.
Личностные мемуары детских и юношеских лет лирического «я» определяют особенности изображения домиков. В ансамбль последних интегрирован список обычных подробностей внутреннего убранства, свойственных для обстановки богатых городских жителей границы XIX—XX вв.: разукрашенные потолки в комнатах, большие зеркала, портреты праотцов, черные портьеры, декоративные составляющие на кованых воротах. Зрительный ряд дополняется звуковым сопровождением — музыкой, исполняемой на клавишном инструменте. С образом мечтательных «томных» дам, прабабушек героини, связано упоминание о кудряшках, склонившихся к рукоделию. Данный тип сооружен по основам синекдохи. Вид, включающая различные подробности, в очах героини делается «знаком породы», прототипом гармонического существования.
В зачине заявлен мелодия пропадания и разрушения, придающий лирическому повествованию элегическое звучание. Древние строительства сравниваются с «дворцами ледяными». Волшебный контекст призван выделить идея о ненадежности, иллюзорности: возникновение и пропадание прекрасных домов, образующихся по велению волшебства, случается в один момент и быстро.
Антитезу уходящей великолепной старине оформляет дисгармоническое реальное, выражением которого выступают современные безликие и «грузные» строительные коробки. Не укрывая собственной неприязни, тип речи назовет новостройки «уродами» и ассоциирует их со охранниками, угрожающими смертью милым домикам. Вопросительные интонации, организующие перечисление вещных восприметпримет прежней жизни, подчеркивают потерянность, тревогу и боль субъекта речи. Совместно с исчезновением исторических кварталов уходит гармоника, уступая пространство агрессивной бездушной нашего времени.
Трудная конструкция вида жилища в ранешном цветаевском творчестве содержит определенный автобиографический ключ, обозначенный в произведении «Ты, чьи сны ещё непробудны…» Жилище юношества лирической героини, вместивший в себя веселый «невозвратно-чудный мир», получает парадную метафорическую характеристику «душа моей души». Столичный топоним, два раза упомянутый в стихотворном тексте, вчеркивает жилище в место возлюбленного мегаполиса, священного «нерукотворного града».
В произведении 1911 г. отыскала отблеск широкая содержание родного жилища, неотделимого от вида мегаполиса. Воплощением идеализированного домашнего мира столичной старины стал обобщенный тип домиков. Они, будто живы существа, играют роль лирического адресата: анализируемый слово раскрывается воззванием к главному виду.
Личностные мемуары детских и юношеских лет лирического «я» определяют особенности изображения домиков. В ансамбль последних интегрирован список обычных подробностей внутреннего убранства, свойственных для обстановки богатых городских жителей границы XIX—XX вв.: разукрашенные потолки в комнатах, большие зеркала, портреты праотцов, черные портьеры, декоративные составляющие на кованых воротах. Зрительный ряд дополняется звуковым сопровождением — музыкой, исполняемой на клавишном инструменте. С образом мечтательных «томных» дам, прабабушек героини, связано упоминание о кудряшках, склонившихся к рукоделию. Данный тип сооружен по основам синекдохи. Вид, включающая различные подробности, в очах героини делается «знаком породы», прототипом гармонического существования.
В зачине заявлен мелодия пропадания и разрушения, придающий лирическому повествованию элегическое звучание. Древние строительства сравниваются с «дворцами ледяными». Волшебный контекст призван выделить идея о ненадежности, иллюзорности: возникновение и пропадание прекрасных домов, образующихся по велению волшебства, случается в один момент и быстро.
Антитезу уходящей великолепной старине оформляет дисгармоническое реальное, выражением которого выступают современные безликие и «грузные» строительные коробки. Не укрывая собственной неприязни, тип речи назовет новостройки «уродами» и ассоциирует их со охранниками, угрожающими смертью милым домикам. Вопросительные интонации, организующие перечисление вещных восприметпримет прежней жизни, подчеркивают потерянность, тревогу и боль субъекта речи. Совместно с исчезновением исторических кварталов уходит гармоника, уступая пространство агрессивной бездушной нашего времени.
ВОТ ТАК. НАДЕЮСЬ