Это не выдуманная, а правдивая история. Я никого не обманываю: часы пробили тринадцать!
Старые-престарые часы, доставшиеся отцу от прадеда, служили верно. Раз в год отец осторожно снимал их со стены, извлекая из футляра паутину. Он протирал часы и прочищал гусиным пером, вешал обратно и радостно сиял. У меня была многолетняя привычка: когда бьют часы, считать удары. Однажды часы пробили тринадцать.
«Ты не ошибаешься, Борис?» — спрашивает отец. Он подходит к часам, взбирается на невысокий табурет, касается какого-то колёсика. Отец внимательно осматривает настенные часы и прислушивается к ним. Тёмно-жёлтый маятник проделывает диковинные номера, и отец привешивает гири: две большие и одну маленькую. Отец — отличный мастер. Часы наши снова точны.
Это не выдуманная, а правдивая история. Я никого не обманываю: часы пробили тринадцать!
Старые-престарые часы, доставшиеся отцу от прадеда, служили верно. Раз в год отец осторожно снимал их со стены, извлекая из футляра паутину. Он протирал часы и прочищал гусиным пером, вешал обратно и радостно сиял. У меня была многолетняя привычка: когда бьют часы, считать удары. Однажды часы пробили тринадцать.
«Ты не ошибаешься, Борис?» — спрашивает отец. Он подходит к часам, взбирается на невысокий табурет, касается какого-то колёсика. Отец внимательно осматривает настенные часы и прислушивается к ним. Тёмно-жёлтый маятник проделывает диковинные номера, и отец привешивает гири: две большие и одну маленькую. Отец — отличный мастер. Часы наши снова точны.