Очень нужна Разлука Бим долго бежал. И наконец, еле переводя дух, пал между рельсами, вытянув все четыре лапы, задыхаясь и тихонько скуля. Надежды не оставалось никакой. Не хотелось никуда идти, да он и не смог бы, ничего не хотелось, даже жить не хотелось. Когда собаки теряют надежду, они умирают естественно — тихо, без ропота, в страданиях, неизвестных миру. Не дело Бима и не в его понять, что если бы не было надежды совсем, ни одной капли на земле, то все люди тоже умерли бы от отчаяния. Для Бима всё было проще: очень больно внутри, а друга нет, и всё тут. Нет на земле ни единого человека, который слышал бы, как умирает собака. Собаки умирают молча. Ах, если бы Биму сейчас несколько глотков воды! А так, наверно, он не встал бы никогда, если бы... Подошла женщина. Сильная, большая женщина. Видимо, она сначала подумала, что Бим уже мёртв, — наклонилась над ним, став на колени, и прислушалась: Бим ещё дышал. Он настолько ослабел со времени прощания с другом, что ему, конечно, нельзя было устраивать такой прогон, какой он совершил за поездом, — это безрассудно. Но разве имеет значение в таких случаях разум, даже у человека! Женщина взяла в ладони голову Бима и приподняла: — Что с тобой, собачка? Ты что, Чёрное ухо? За кем же ты так бежал, горемыка? У этой грубоватой на вид женщины был теплый и спокойный голос. Она спустилась под откос, принесла в брезентовой рукавице воды, снова приподняла голову Бима и поднесла рукавицу, смочив ему нос. Бим лизнул воду. Потом, в бессилии закачав головой, вытянул шею, лизнул ещё раз. И стал лакать. Женщина гладила его по спине. Она поняла всё: кто-то любимый уехал навсегда, а это страшно, тяжко до жути — провожать навсегда, это всё равно что хоронить живого. Она каялась Биму: — Я вот — тоже... И отца, и мужа провожала на войну... Видишь, Чёрное ухо, старая стала... а всё не забуду... Я тоже бежала за поездом... и тоже упала... и просила себе смерти... Пей, мой хороший, пей, горемыка... Бим выпил из рукавицы почти всю воду. Теперь он посмотрел женщине в глаза и сразу же поверил: хороший человек. И лизал, лизал её грубые, в трещинах, руки, слизывая капельки, падающие из глаз. Так второй раз в жизни Бим узнал вкус слёз человека: первый раз — горошинки хозяина, теперь вот — 62 эти, прозрачные, блестящие на солнышке, густо просоленные неизбывным горем. Женщина взяла его на руки и снесла с полотна дороги под откос: — Лежи, Чёрное ухо. Лежи. Я приду, — и пошла туда, где несколько женщин копались на путях. Бим смотрел ей вслед мутными глазами. Но потом с огромным усилием приподнялся и, шатаясь, медленно побрёл за нею. Та оглянулась, подождала его. Он приплёлся и лёг перед нею. — Хозяин бросил? — спросила она. — Уехал? Бим вздохнул. И она поняла.