Очень надо написать сочинение-рассуждение
«Во всяком явлении ищите, кому это выгодно…» Значит, кому-то выгодно, нужно, чтобы шведы, немцы, русские, японцы, греки забыли про свои национальные духовные ценности и производили бы наднациональную абстрактную живопись. Кому-то выгодно, чтобы все, за-быв про свои национальные признаки, смешались в одну бесформен-ную массу. Во всеобщий бесформенный винегрет. Или вот. Почему мы, «дети разных народов», как говорит поэт Лев Ошанин, почему мы все должны слушать, на всём земном шаре, музыку, порождённую не-гритянскими ритуальными мелодиями и ритмами? Понятно, почему все в восемнадцатом веке танцевали французские танцы — котильо-ны, менуэты. Франция была самой страной, самым цветущим государством, пока ряд революций не сделал её заурядной, посредственной страной. Понятно, почему тогда менее страны заимствовали искусство у Франции. Но почему сейчас цивили-зованные народы, породившие Канта, Шопенгауэра, Шекспира, Гёте, Достоевского, Вагнера, Чайковского, Рахманинова, почему они все перешли на музыку и на танцы африканских отсталых людоедов — кто из вас мне это объяснит? — Однако и вы теперь сделали фоном нашей беседы музыку, ос-нованную на тех же ритмах… Джаз… — сделала выпад итальянка. — Когда приходят гости, стараешься подавать им их любимые блюда. — Что же, вы не могли угостить нас чем-нибудь русским, нацио-нальным? — Я могу, — вдруг несколько другим тоном, я бы сказал, по-настоящему серьёзным тоном, сказал Кирилл. — Но русская музыка потребует полной тишины и внимания. Гоготать под неё не будем. Все ли согласны на полчаса тишины? Возражений не последовало. Кирилл остановил проигрыватель и сменил пластинку. Обычно после шумного, грохочущего джаза, после диких, но чем-то захватывающих, а то и эротических ритмов резкий переход на че-ловеческую музыку труден, если возможен. Теперь же, то ли устав от шума и споров и обрадовавшись тишине, то ли поддавшись той се-рьёзности, на которую сумел нас настроить Кирилл, мы начали бук-вально впитывать в себя каждый звук. Это был диск Козловского, на который он отдал всё лучшее, что откристаллизовалось у него за дол-гую творческую жизнь. Кто слышал эту пластинку, тот помнит, что всё там неторопливо, обстоятельно, с долгими проигрываниями на гитаре, с поразительной чистотой тона, с ювелирной отделкой. «Не пробуждай воспоминаний», «Гори, гори, моя звезда», «Я встретил вас». Все мы за-таили дыхание, не только потому, что нас призвал к этому хозяин до-ма. Я думаю, что если бы невпопад, утром, скажем, прозвучали бы по радио эти романсы бы мимо, продолжал бы есть яйца всмят-ку или читать газету. Теперь же так совпало наше общее настроение, что мы не шелохнулись, пока звучал этот голос. Вместо лохматых, с ди-кими взглядами молодых людей, трясущихся в современном дансинге, в бесчисленных кафешках и на домашних вечеринках (на эти картины настраивала предыдущая музыка), возникали красивые и красиво одетые люди, в длинных платьях, гостиные, рояль, сдержанные жесты, отточенные манеры, лунные парки, цветы, молитвы. И в голосе певца тоже подлинные человеческие чувства — печаль и любовь, тоска и удаль. И гитара… Ах, какая гитара сопровождала певца! Вот урок так урок! Замерев душой вместе с иностранцами, я по-чувствовал в себе прилив неизъяснимой гордости, что хоть каким-то краем причастен к этому искусству, что оно моё, русское, и я русский, и Россия, и Пушкин, и этот Булахов, и Тютчев — всё это моё родное, а пробудившаяся гордость тотчас сочеталась с чувством горячей бла-годарности к ещё вчера незнакомому мне человеку — Кириллу Буре-нину. Я почувствовал в себе желание идти за ним, быть его едино-мышленником если надо, делать всё, что скажет…