Это было смешно и непонятно: наверху, в доме, жили бородатые крашеные персияне, а в подвале старый желтый калмык продавал овчины. Я уже давно стою в комнате, но она ни разу не взглянула на меня, — причесывает отца и всё рычит, захлебываясь слезами. Они возятся на полу около отца, задевают его, стонут и кричат, а он неподвижен и точно смеется.
Я уже давно стою в комнате, но она ни разу не взглянула на меня, — причесывает отца и всё рычит, захлебываясь слезами.
Они возятся на полу около отца, задевают его, стонут и кричат, а он неподвижен и точно смеется.