Февральская стужа пробирает до костей. Хорошо ещё, что нет ветра, иначе не хитро и окоченеть. На передовой мёртвая тишина. Старые, стреляные солдаты знают: немец не любит утруждать себя с раннего утра. Нашим приказано до поры до времени не нарушать тишины, ждать сигнала. Поэтому большинство солдат в блиндажах, в окопах только те, кому там положено быть на данный момент. Кто бреется или пишет письма, кто осматривает и чистит оружие. Хотя в блиндажах и довольно шумно, однако никто никому не мешает.
Принесли завтрак. Когда термосы с горячей кашей опустели, стало ещё шумнее. Посыпались шутки, рассказы, истории — что с кем приключилось. Один из бойцов достал из походного мешка неразлучную подругу — звонкоголосую двухрядку. Полилась песня. Сначала робко, потом всё громче, увереннее. И слышались в этой песне удаль русская, силушка народная и тоска-кручина по родным краям. Пели все — кто умел и не умел. Даже молодые, ещё безусые пареньки, которые прибыли недавно с пополнением и, может быть, сейчас дожидались своего первого боя. Командир пулемётного расчёта старший сержант Хатиф Хасанов — стройный красивый парень, — пока звучала музыка, сидел в углу блиндажа, подперев ладонью подбородок. В его обычно живых, шаловливых глазах не было привычного блеска. Он ушёл куда-то мыслями. Но вот песня кончилась.
— Гриша, дай-ка мне…
Что старший сержант умеет играть на гармони, бойцы не знали. Поэтому все, не скрывая любопытства, подались ближе.
Хатиф заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Играл по-своему. Вальс звучал необычно: как-то томно, нежно. Первым это почувствовал владелец гармони Гриша.
— Интересно звучит, — сказал он. — Как будто впервые слышу. Где это так играют, товарищ старший сержант? В Татарии?
— Нет. Во Владивостоке. До войны я там жил. Оттуда и на фронт…
— А в Казани вам доводилось бывать?
— Само собой. Я там стрелочником работал. На железной дороге.
Сержанту Николаю Масалову было двадцать лет. Больше двух тысяч километров он с боями, и до победы ему оставалось около четырехсот метров земли. Бойцы напряженно готовились к последнему решающему удару. Орудийные и минометные расчеты докладывали о готовности к бою, но в эту минуту из-под моста сержант Масалов услышал чей-то плач. До моста была полоска больше полста метров, но каждый метр обстреливался врагом. «Вскоре ударят орудия, и ребенка не ничто», - подумал сержант. Малыш звал на махал ручонками, но никто не спешил Бесстрашный знаменосец полка пополз, чтобы вынести из-под огня чужого ребенка. Вдруг какая-то случайная пуля задела нашего солдата. Немецкая девчонка так как сержант накрыл ее своим плащом. До сих пор в Германии стоит памятник советскому воину с немецкой девочкой на руках. Слава тебе, русский солдат!
Февральская стужа пробирает до костей. Хорошо ещё, что нет ветра, иначе не хитро и окоченеть. На передовой мёртвая тишина. Старые, стреляные солдаты знают: немец не любит утруждать себя с раннего утра. Нашим приказано до поры до времени не нарушать тишины, ждать сигнала. Поэтому большинство солдат в блиндажах, в окопах только те, кому там положено быть на данный момент. Кто бреется или пишет письма, кто осматривает и чистит оружие. Хотя в блиндажах и довольно шумно, однако никто никому не мешает.
Принесли завтрак. Когда термосы с горячей кашей опустели, стало ещё шумнее. Посыпались шутки, рассказы, истории — что с кем приключилось. Один из бойцов достал из походного мешка неразлучную подругу — звонкоголосую двухрядку. Полилась песня. Сначала робко, потом всё громче, увереннее. И слышались в этой песне удаль русская, силушка народная и тоска-кручина по родным краям. Пели все — кто умел и не умел. Даже молодые, ещё безусые пареньки, которые прибыли недавно с пополнением и, может быть, сейчас дожидались своего первого боя. Командир пулемётного расчёта старший сержант Хатиф Хасанов — стройный красивый парень, — пока звучала музыка, сидел в углу блиндажа, подперев ладонью подбородок. В его обычно живых, шаловливых глазах не было привычного блеска. Он ушёл куда-то мыслями. Но вот песня кончилась.
— Гриша, дай-ка мне…
Что старший сержант умеет играть на гармони, бойцы не знали. Поэтому все, не скрывая любопытства, подались ближе.
Хатиф заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Играл по-своему. Вальс звучал необычно: как-то томно, нежно. Первым это почувствовал владелец гармони Гриша.
— Интересно звучит, — сказал он. — Как будто впервые слышу. Где это так играют, товарищ старший сержант? В Татарии?
— Нет. Во Владивостоке. До войны я там жил. Оттуда и на фронт…
— А в Казани вам доводилось бывать?
— Само собой. Я там стрелочником работал. На железной дороге.
Бойцы напряженно готовились к последнему решающему удару. Орудийные и минометные расчеты докладывали о готовности к бою, но в эту минуту из-под моста сержант Масалов услышал чей-то плач.
До моста была полоска больше полста метров, но каждый метр обстреливался врагом.
«Вскоре ударят орудия, и ребенка не ничто», - подумал сержант. Малыш звал на махал ручонками, но никто не спешил
Бесстрашный знаменосец полка пополз, чтобы вынести из-под огня чужого ребенка.
Вдруг какая-то случайная пуля задела нашего солдата. Немецкая девчонка так как сержант накрыл ее своим плащом.
До сих пор в Германии стоит памятник советскому воину с немецкой девочкой на руках. Слава тебе, русский солдат!