Костёр потух. Робкие искры несмело выстреливают к бледнеющим звёздам, но тут же тухнут и растворяются в низкой густой траве, которая наливается утренней росой.
Рассветает.
В густом первобытном мраке, который со всех сторон окутывает окружающее пространство, будто пелёнка - крошечного бес младенца, вдруг появляется линия. Она проходит между небом и землёй, как раз по линии горизонта.
И природа тут же просыпается. Часть пространства выше этой линии едва заметно бледнеет, становится розовато-жёлтой, словно крем-брюле в свете софитов театральных ламп. И облака расцветают розовым утренним салютом. А часть пространства ниже линии становится иссиня-чёрной, будто чернила.
Из клювика робко выдыхает воздух крохотная пичужка. Она ещё не верит, что начинается новый день, поэтому пищит скорее удивлённо, чем уверенно. В её глаз бьёт первый робкий лучик солнца - и птичка со всех своих птичьих сил выдыхает воздух из своей крохотной грудки. Она захлёбывается от восторга. Всё-таки она не человек и не знает,
Костёр потух. Робкие искры несмело выстреливают к бледнеющим звёздам, но тут же тухнут и растворяются в низкой густой траве, которая наливается утренней росой.
Рассветает.
В густом первобытном мраке, который со всех сторон окутывает окружающее пространство, будто пелёнка - крошечного бес младенца, вдруг появляется линия. Она проходит между небом и землёй, как раз по линии горизонта.
И природа тут же просыпается. Часть пространства выше этой линии едва заметно бледнеет, становится розовато-жёлтой, словно крем-брюле в свете софитов театральных ламп. И облака расцветают розовым утренним салютом.
А часть пространства ниже линии становится иссиня-чёрной, будто чернила.
Из клювика робко выдыхает воздух крохотная пичужка. Она ещё не верит, что начинается новый день, поэтому пищит скорее удивлённо, чем уверенно. В её глаз бьёт первый робкий лучик солнца - и птичка со всех своих птичьих сил выдыхает воздух из своей крохотной грудки. Она захлёбывается от восторга. Всё-таки она не человек и не знает,