Напишите проблемы к тексту рано утром лопатин с ваниным ушли в первую роту. сабуров остался: он хотел воспользоваться затишьем. сначала они два часа просидели с масленниковым за составлением различной военной отчетности, часть которой была действительно необходимой, а часть казалась сабурову лишней и заведенной только в силу давней мирной привычки ко всякого рода канцелярщине. потом, когда масленников ушел, сабуров сел за отложенное и тяготившее его дело – за ответы на письма, пришедшие к мертвым. как-то так уже повелось у него почти с самого начала войны, что он брал на себя трудную обязанность отвечать на эти письма. его сердили люди, которые, когда кто-нибудь в их части, старались как можно дольше не ставить об этом в известность его близких. эта кажущаяся доброта представлялась ему просто желанием пройти мимо чужого горя, чтобы не причинить боли самому себе. «петенька, милый, – писала жена парфенова (оказывается, его звали петей), – мы все без тебя скучаем и ждем, когда кончится война, чтобы ты вернулся… галочка стала совсем большая и уже ходит сама, и почти не падает…» сабуров внимательно прочел письмо до конца. оно было недлинное – от родных, несколько слов о работе, пожелание поскорее разбить фашистов, в конце две строчки детских каракуль, написанных старшим сыном, и потом несколько нетвердых палочек, сделанных детской рукой, которой водила рука матери, и приписка: «а это написала сама галочка»… что ответить? всегда в таких случаях сабуров знал, что ответить можно только одно: он убит, его нет, – и все-таки всегда он неизменно думал над этим, словно писал ответ в последний раз. что ответить? в самом деле, что ответить? он вспомнил маленькую фигурку парфенова, лежавшего навзничь на цементном полу, его бледное лицо и подложенные под голову полевые сумки. этот человек, который погиб у него в первый же день боев и которого он до этого мало знал, был для него товарищем по оружию, одним из многих, слишком многих, которые дрались рядом с ним и погибли рядом с ним, тогда как он сам остался цел. он привык к этому, привык к войне, и ему было просто сказать себе: вот был парфенов, он сражался и убит. но там, в пензе, на улице маркса, 24, эти слова – «он убит» – были катастрофой, потерей всех надежд. после этих слов там, на улице карла маркса, 24, жена переставала называться женой и становилась вдовой, дети переставали называться просто детьми, – они уже назывались сиротами. это было не только горе, это была полная перемена жизни, всего будущего. и всегда, когда он писал такие письма, он больше всего боялся, чтобы тому, кто прочтет, не показалось, что ему, писавшему, было легко. ему хотелось, чтобы тем, кто прочтет, казалось, что это написал их товарищ по горю, человек, так же горюющий, как они, тогда легче прочесть. может быть, даже не то: не легче, но не так обидно, не так скорбно прочесть… людям иногда нужна ложь, он знал это. они непременно хотят, чтобы тот, кого они любили, умер героически или, как это пишут, пал смертью храбрых… они хотят, чтобы он не просто погиб, чтобы он погиб, сделав что-то важное, и они непременно хотят, чтобы он их вспомнил перед смертью. и сабуров, когда отвечал на письма, всегда старался утолить это желание, и, когда нужно было, он лгал, лгал больше или меньше – это была единственная ложь, которая его не смущала. он взял ручку и, вырвав из блокнота листок, начал писать своим быстрым, размашистым почерком. он написал о том, как они служили вместе с парфеновым, как парфенов героически погиб здесь в ночном бою, в сталинграде (что было правдой), и как он, прежде чем упасть, сам застрелил трех немцев (что было неправдой), и как он умер на руках у сабурова, и как он перед смертью вспоминал сына володю и просил передать ему, чтобы тот помнил об отце.

omg15    1   31.07.2019 00:10    9