Подъехав к подошве Койшаурской горы, мы остановились возле духана. Один из них взвалил себе на плечи мой чемодан, другие стали быкам почти одним криком. За неимением комнаты для проезжающих на станции, нам отвели ночлег в дымной сакле. Между тем чай поспел; я вытащил из чемодана два походных стаканчика, налил и поставил один перед ним. Раз, осенью пришел транспорт с провиантом; в транспорте был офицер, молодой человек лет двадцати пяти. Только не один Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные. Как птица нырнул он между ветвями; острые колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу. Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Вот раз уговаривает меня Печорин ехать с ним на кабана; я долго отнекивался: ну, что мне был за диковинка кабан! Мы взглянули друг на друга: нас поразило одинаковое подозрение.
Один из них взвалил себе на плечи мой чемодан, другие стали быкам почти одним криком.
За неимением комнаты для проезжающих на станции, нам отвели ночлег в дымной сакле.
Между тем чай поспел; я вытащил из чемодана два походных стаканчика, налил и поставил один перед ним.
Раз, осенью пришел транспорт с провиантом; в транспорте был офицер, молодой человек лет двадцати пяти.
Только не один Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные.
Как птица нырнул он между ветвями; острые колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу.
Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни.
Вот раз уговаривает меня Печорин ехать с ним на кабана; я долго отнекивался: ну, что мне был за диковинка кабан!
Мы взглянули друг на друга: нас поразило одинаковое подозрение.