Два только года — или двести Жестоких нищих лет Но то, что есть на этом месте, — Ни город это, ни село.
Пустырь угрюмый и безводный, Где у развалин ветер злой В глаза швыряется холодной Кирпичной пылью и золой;
Где в бывшем центре иль в предместье Одна в ночи немолчна песнь: Гремит, бубнит, скребет по жести Войной оборванная жесть.
И на проспекте иль проселке, Что меж руин пролег, кривой, Ручные беженцев двуколки Гремят по древней мостовой.
Дымок из форточки подвала, Тропа к колодцу в Чертов ров... Два только года. Жизнь с начала — С огня, с воды, с охапки дров.
II
Какой-то немец в этом доме Сушил над печкою носки, Трубу железную в проломе Стены устроив мастерски.
Уютом дельным жизнь-времянку Он оснастил, как только мог: Где гвоздь, где ящик, где жестянку Служить заставив некий срок.
И в разоренном доме этом Определившись на постой, Он жил в тепле, и спал раздетым, И мылся летнею водой...
Пускай не он сгубил мой город, Другой, что вместе убежал, — Мне жалко воздуха, которым Он год иль месяц здесь дышал.
Мне жаль тепла, угла и крова, Дневного света жаль в дому, Всего, что, может быть, здорово Иль было радостно ему.
Мне каждой жаль тропы и стежки, Где проходил он по земле, Заката, что при нем в окошке Играл вот так же на стекле.
Мне жалко запаха лесного Дровец, наколотых в снегу, Всего, чего я вспомнить снова, Не вспомнив немца, не могу.
Всего, что сердцу с детства свято, Что сердцу грезилось светло И что отныне, без возврата, Утратой на сердце легло.
* * *
Александр Одоевский - Осада Смоленска
Старец
Я стражем был на западной бойнице; Бойцов разводит ночь; пищалей гром Затих; но вновь заутра, на деннице Втеснится враг в предательский пролом: Мы до зари не довершим завала... Наш сын, наш брат Смоленску изменил! Я видел: на расселину забрала Предатель сам пищали наводил.
Хор иереев и народа
Страшися, изменник! Небесный каратель Недремлющим взором коварных блюдет! Пусть гибнет без гроба отчизны предатель! Да гибнет! и память его не прейдет!..
Жена именитого гражданина
Взойдет заря: опять в кровавой битве Падут и братья, и мужья... Господь и внемли моей молитве: Да нас прикроет длань твоя! Призри на нас: мы все осиротели! В дыму, блуждая вкруг домов, Детей своих находим колыбели Под гробом братьев и отцов.
Клирос
Будь нашим покровом, пречистая дева! Заступницей нашей пред сыном твоим! Да стрелы потухнут господнего гнева, И даст он людям своим!
Посадник
Господь единый — нам У нас земной опоры нет! Предав царя на заточенье, Бояре сеют злой развет. Развенчан царь — чернец невольный; Без Думы — Русская земля, И лях, разрушив град престольный, Смеется нам со стен Кремля!
Два только года — или двести
Жестоких нищих лет
Но то, что есть на этом месте, —
Ни город это, ни село.
Пустырь угрюмый и безводный,
Где у развалин ветер злой
В глаза швыряется холодной
Кирпичной пылью и золой;
Где в бывшем центре иль в предместье
Одна в ночи немолчна песнь:
Гремит, бубнит, скребет по жести
Войной оборванная жесть.
И на проспекте иль проселке,
Что меж руин пролег, кривой,
Ручные беженцев двуколки
Гремят по древней мостовой.
Дымок из форточки подвала,
Тропа к колодцу в Чертов ров...
Два только года. Жизнь с начала —
С огня, с воды, с охапки дров.
I
Два только года — или двести
Жестоких нищих лет
Но то, что есть на этом месте, —
Ни город это, ни село.
Пустырь угрюмый и безводный,
Где у развалин ветер злой
В глаза швыряется холодной
Кирпичной пылью и золой;
Где в бывшем центре иль в предместье
Одна в ночи немолчна песнь:
Гремит, бубнит, скребет по жести
Войной оборванная жесть.
И на проспекте иль проселке,
Что меж руин пролег, кривой,
Ручные беженцев двуколки
Гремят по древней мостовой.
Дымок из форточки подвала,
Тропа к колодцу в Чертов ров...
Два только года. Жизнь с начала —
С огня, с воды, с охапки дров.
II
Какой-то немец в этом доме
Сушил над печкою носки,
Трубу железную в проломе
Стены устроив мастерски.
Уютом дельным жизнь-времянку
Он оснастил, как только мог:
Где гвоздь, где ящик, где жестянку
Служить заставив некий срок.
И в разоренном доме этом
Определившись на постой,
Он жил в тепле, и спал раздетым,
И мылся летнею водой...
Пускай не он сгубил мой город,
Другой, что вместе убежал, —
Мне жалко воздуха, которым
Он год иль месяц здесь дышал.
Мне жаль тепла, угла и крова,
Дневного света жаль в дому,
Всего, что, может быть, здорово
Иль было радостно ему.
Мне каждой жаль тропы и стежки,
Где проходил он по земле,
Заката, что при нем в окошке
Играл вот так же на стекле.
Мне жалко запаха лесного
Дровец, наколотых в снегу,
Всего, чего я вспомнить снова,
Не вспомнив немца, не могу.
Всего, что сердцу с детства свято,
Что сердцу грезилось светло
И что отныне, без возврата,
Утратой на сердце легло.
* * *
Александр Одоевский - Осада Смоленска
Старец
Я стражем был на западной бойнице;
Бойцов разводит ночь; пищалей гром
Затих; но вновь заутра, на деннице
Втеснится враг в предательский пролом:
Мы до зари не довершим завала...
Наш сын, наш брат Смоленску изменил!
Я видел: на расселину забрала
Предатель сам пищали наводил.
Хор иереев и народа
Страшися, изменник! Небесный каратель
Недремлющим взором коварных блюдет!
Пусть гибнет без гроба отчизны предатель!
Да гибнет! и память его не прейдет!..
Жена именитого гражданина
Взойдет заря: опять в кровавой битве
Падут и братья, и мужья...
Господь и внемли моей молитве:
Да нас прикроет длань твоя!
Призри на нас: мы все осиротели!
В дыму, блуждая вкруг домов,
Детей своих находим колыбели
Под гробом братьев и отцов.
Клирос
Будь нашим покровом, пречистая дева!
Заступницей нашей пред сыном твоим!
Да стрелы потухнут господнего гнева,
И даст он людям своим!
Посадник
Господь единый — нам
У нас земной опоры нет!
Предав царя на заточенье,
Бояре сеют злой развет.
Развенчан царь — чернец невольный;
Без Думы — Русская земля,
И лях, разрушив град престольный,
Смеется нам со стен Кремля!
Хор народа
Василий развенчан, но царь нам — Россия!