Какие проблемы имеются в этом ! было мне тогда всего девять лет от роду. как-то раз в лесу, среди глубокой тишины, ясно и отчётливо почудился мне крик: «волк бежит! » (я вскрикнул и вне себя от испуга выбежал на поляну, прямо на пашущего землю мужика. это был марей – наш крепостной лет пятидесяти, плотный, довольно рослый, с сильною проседью в тёмно-русой бороде. я немного знал его, но до того почти никогда не случалось мне заговорить с ним. я в детстве мало общался с крепостными: эти чужие, с грубыми лицами и узловатыми руками мужики казались мне опасными, разбойными людьми. марей остановил кобылёнку, заслышав мой напуганный голос, и когда я, разбежавшись, уцепился одной рукой за его соху, а другою за его рукав, то он разглядел мой испуг. − волк бежит! – прокричал я, задыхаясь. он вскинул голову и невольно огляделся кругом, на мгновенье почти мне поверив. − что ты, какой волк, померещилось: вишь! какому тут волку быть! – бормотал он, ободряя меня. но я весь трясся и ещё крепче уцепился за его зипун и, должно быть, был бледен. он смотрел с беспокойною улыбкою, видимо боясь и тревожась за меня. − ишь ведь испужался, ай-ай! – качал он головой. – полно, родный. )ишь, малец, ай! он протянул руку и вдруг погладил меня по щеке. − полно же, ну, христос с тобой, окстись. но я не крестился: углы моих губ вздрагивали, и, кажется, это особенно его поразило. и тогда марей протянул свой толстый, с чёрным ногтем, запачканный в земле палец и тихонько дотронулся до вспрыгивающих моих губ. − ишь ведь, − улыбнулся он мне какою-то материнскою и длинною улыбкой, − господи, да что это, ишь ведь, ай, ай! я понял наконец, что волка нет и что мне крик про волка померещился. − ну, я пойду, − сказал я, вопросительно и робко смотря на него. − ну и ступай, а я те вослед посмотрю. уж я тебя волку не ! − прибавил он, всё так же матерински мне улыбаясь. – ну, христос с тобой, − и он перекрестил меня рукой и сам перекрестился. пока я шёл, марей всё стоял со своей кобылёнкой и смотрел мне вслед, каждый раз кивая головой, когда я оглядывался. и даже когда я был далеко и уже не мог разглядеть его лица, чувствовал, что он всё точно так же ласково улыбается. всё это разом мне припомнилось сейчас, двадцать лет спустя, здесь, на каторге в сибири… эта нежная материнская улыбка крепостного мужика, его неожиданное сочувствие, покачивания головой. конечно, всякий бы ободрил ребёнка, но в той уединённой встрече случилось как бы что-то совсем другое. и только бог, может быть, видел сверху, каким глубоким и просвещённым человеческим чувством было наполнено сердце грубого, зверски невежественного человека и какая тонкая нежность таилась в нём. и вот когда здесь, на каторге, я сошёл с нар и огляделся кругом, я вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных каторжников совсем другим взглядом и что вдруг исчезли всякий страх и всякая ненависть в сердце моём.я пошёл, вглядываясь в встречавшиеся лица. этот обритый и шельмованный мужик, с клеймами на лице, хмельной, орущий свою рьяную сиплую песню, может быть, такой же марей.ведь я же не могу заглянуть в его сердце.