Майское утро. Солнечно. Ясно. Сочная зелень деревьев, травы. Озерняются абрикосы. На вишне, на смородине – дробь зелёных ягод. За двором могуче вздымается к небу белое, пахучее облако цветущей акации. Малая птаха славочка допевает тихую утреннюю песнь.
Дремотно воркование горлицы. Высокое голубое небо с редким пухом облаков. По земле – зелёные метёлки вейника, склонились, отягчённые утренней росой; белые головки одуванчиков чуть подсохнут и полетят; золотые лучистые цветы козелика не жмурясь глядят на яркое солнце.
Звяканье ведра. Тихий говор. Это сосед возится в огороде, грядки поливает. Рядом с ним внук в нарядной яркой рубашке. Тоже – цветок живой, человечий.
Мягкий солнечный свет. Гудение пчёл. Нежный переклик золотистых щуров в далёком небе. Негромкие людские голоса, тихие шаги. Летнее утро на земле, возле старого дома. Тихая музыка жизни.
Прежде, в годы молодые, любя музыку, ходил я на филармонические концерты, в оперный театр. Рояль, нежная скрипка, могучий орган, симфонический оркестр, романс, песня, ария, дуэт или опера – всё было по сердцу.
«Гори, гори, моя звезда… – печалясь, выводил великий бас Борис Штоколов. – Ты у меня одна заветная…» И отвечала душа моя, соглашаясь: «Да, да…» А Виктория Иванова?.. Её неземной, поистине ангельский глас. Как далеко он уводил от земли грешной в заоблачные выси. Даже у нас в Волгограде можно было их слушать. Михаил Плетнёв, Виктор Третьяков, Геннадий Пищаев; Чайковский, Бетховен, Григ…
А в Москве – и вовсе Большой театр… Туда было трудно попасть. Но можно, при желании. «Евгений Онегин», «Князь Игорь», «Лебединое озеро», «Золото Рейна». Зал имени Чайковского или уютный зал Дома учёных на Волхонке, его камерные, словно домашние концерты время. А теперь музыке! Она мне – не вдруг! – но услышать прежде неведанную музыку жизни.
Поневоле внимаешь грозе, шумному ливню, могучему ледоходу, морскому шторму. Но понемногу словно отворяется слух. От грома и молний переходишь к будничному, но не менее прекрасному. И оно всегда рядом, возле старого дома, в нашем дворе.
Всю неделю перепадали дожди, и вчера целый день лил дождь – ровный, тихий и тёплый. Лишь к вечеру разветрило. Нынче и вовсе разгорается день погожий и ясный. Густое, синее, словно дочиста промытое небо; освежённая влагой, сочная зелень деревьев и трав. В гущине вишнёвой рдеют сладкие вишни, на маковке, на солнцепёке, уже чернеющие от спелости, с горчиной. Золотистые, с красным бочком абрикосы тяжестью своей пригибают ветви и падают на землю, светят в тени, душисто пахнут, особенно днём, в жару. Утренние птичьи песни покойны, нежны. Утренний воздух, тоже промытый, чистый и синий, пьёшь, словно влагу небесную, и никак не напьёшься. Сонное гудение первых шмелей да пчёл. Медленный, тоже с белой бабочки лёт.
Зелень земная, небесная синь. Час утренний, в небе – луна. Она, видно, загляделась, забыла, что ей давно пора уходить из этого прекрасного, но чужого мира. Забылась, под солнцем тает и тает, словно Снегурочка.
Майское утро. Солнечно. Ясно. Сочная зелень деревьев, травы. Озерняются абрикосы. На вишне, на смородине – дробь зелёных ягод. За двором могуче вздымается к небу белое, пахучее облако цветущей акации. Малая птаха славочка допевает тихую утреннюю песнь.
Дремотно воркование горлицы. Высокое голубое небо с редким пухом облаков. По земле – зелёные метёлки вейника, склонились, отягчённые утренней росой; белые головки одуванчиков чуть подсохнут и полетят; золотые лучистые цветы козелика не жмурясь глядят на яркое солнце.
Звяканье ведра. Тихий говор. Это сосед возится в огороде, грядки поливает. Рядом с ним внук в нарядной яркой рубашке. Тоже – цветок живой, человечий.
Мягкий солнечный свет. Гудение пчёл. Нежный переклик золотистых щуров в далёком небе. Негромкие людские голоса, тихие шаги. Летнее утро на земле, возле старого дома. Тихая музыка жизни.
Прежде, в годы молодые, любя музыку, ходил я на филармонические концерты, в оперный театр. Рояль, нежная скрипка, могучий орган, симфонический оркестр, романс, песня, ария, дуэт или опера – всё было по сердцу.
«Гори, гори, моя звезда… – печалясь, выводил великий бас Борис Штоколов. – Ты у меня одна заветная…» И отвечала душа моя, соглашаясь: «Да, да…» А Виктория Иванова?.. Её неземной, поистине ангельский глас. Как далеко он уводил от земли грешной в заоблачные выси. Даже у нас в Волгограде можно было их слушать. Михаил Плетнёв, Виктор Третьяков, Геннадий Пищаев; Чайковский, Бетховен, Григ…
А в Москве – и вовсе Большой театр… Туда было трудно попасть. Но можно, при желании. «Евгений Онегин», «Князь Игорь», «Лебединое озеро», «Золото Рейна». Зал имени Чайковского или уютный зал Дома учёных на Волхонке, его камерные, словно домашние концерты время. А теперь музыке! Она мне – не вдруг! – но услышать прежде неведанную музыку жизни.
Поневоле внимаешь грозе, шумному ливню, могучему ледоходу, морскому шторму. Но понемногу словно отворяется слух. От грома и молний переходишь к будничному, но не менее прекрасному. И оно всегда рядом, возле старого дома, в нашем дворе.
Всю неделю перепадали дожди, и вчера целый день лил дождь – ровный, тихий и тёплый. Лишь к вечеру разветрило. Нынче и вовсе разгорается день погожий и ясный. Густое, синее, словно дочиста промытое небо; освежённая влагой, сочная зелень деревьев и трав. В гущине вишнёвой рдеют сладкие вишни, на маковке, на солнцепёке, уже чернеющие от спелости, с горчиной. Золотистые, с красным бочком абрикосы тяжестью своей пригибают ветви и падают на землю, светят в тени, душисто пахнут, особенно днём, в жару. Утренние птичьи песни покойны, нежны. Утренний воздух, тоже промытый, чистый и синий, пьёшь, словно влагу небесную, и никак не напьёшься. Сонное гудение первых шмелей да пчёл. Медленный, тоже с белой бабочки лёт.
Зелень земная, небесная синь. Час утренний, в небе – луна. Она, видно, загляделась, забыла, что ей давно пора уходить из этого прекрасного, но чужого мира. Забылась, под солнцем тает и тает, словно Снегурочка.
Объяснение: