Время и люди немного оставили от некогда раскинувшейся здесь просторной хуторской усадьбы. Кое-где останки её выглядывали на поверхность камнем фундамента, осевшим от времени. Ольшаник, потеснив хуторское поле, подступил к самому двору. От колодца ничего не осталось. Вода, оказавшись без надобности, иссякла. На месте стоявшей здесь хаты тянулась к свету дикая груша. С дороги ничего не указывало на бывшую усадьбу. Только одинокая липа, пристроясь возле бывших ворот, одиноко и уродливо удерживала ещё несколько мощных сучьев.
Прилетая из леса, птицы почему-то никогда не садились на её ветви. Вороны помнили что-то, чуя в изуродованном дереве дух несчастья, знак давней беды. И только тоненькая молодая рябинка, выбросив на свет считанные листочки, казалась гостьей из иного мира посреди заросшего травой подворья. Всё принадлежало здесь И только человеческая память, превращая в нынешнее, связывает настоящее с будущим.
Время и люди немного оставили от некогда раскинувшейся здесь просторной хуторской усадьбы. Кое-где останки её выглядывали на поверхность камнем фундамента, осевшим от времени. Ольшаник, потеснив хуторское поле, подступил к самому двору. От колодца ничего не осталось. Вода, оказавшись без надобности, иссякла. На месте стоявшей здесь хаты тянулась к свету дикая груша. С дороги ничего не указывало на бывшую усадьбу. Только одинокая липа, пристроясь возле бывших ворот, одиноко и уродливо удерживала ещё несколько мощных сучьев.
Прилетая из леса, птицы почему-то никогда не садились на её ветви. Вороны помнили что-то, чуя в изуродованном дереве дух несчастья, знак давней беды. И только тоненькая молодая рябинка, выбросив на свет считанные листочки, казалась гостьей из иного мира посреди заросшего травой подворья. Всё принадлежало здесь И только человеческая память, превращая в нынешнее, связывает настоящее с будущим.