С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение мне в дядьки. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством». Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. И с этим словом он вынул из кармана длинный вязаный кошелек, полный серебра. Одеяло ситцевое, другое тафтяное на хлопчатой бумаге четыре рубля. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую.
Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».
Пораженный страхом, я иду за нею в спальню.
И с этим словом он вынул из кармана длинный вязаный кошелек, полный серебра.
Одеяло ситцевое, другое тафтяное на хлопчатой бумаге четыре рубля.
Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую.