В беседе участвуют: Денис Датешидзе, Василий Ковалев, Алексей Машевский, Александр Мелихов, Александр Фролов, Елена Чижова.
Машевский: В нашем сегодняшнем разговоре мы сосредоточимся на феномене массовой культуры, чтобы попытаться понять, как к этому явлению надо относиться и на что, может быть, оно нам указывает.
Мелихов: Поскольку мир трагичен и в нем борется не добро со злом, а различные виды добра друг с другом, то недостающую часть истины всегда следует искать у своих врагов — в данном случае у творцов масскульта, ибо наши единомышленники будут лишь подпевать нашим иллюзиям. При том, что иллюзии — абсолютно необходимая человеку среда обитания, от животных нас отличает прежде всего относиться к плодам своей фантазии так же серьезно, как к реальным предметам. Больше того, подозреваю, что и любить по-настоящему мы лишь собственные фантомы, по крайней мере, предметы, загримированные нашим воображением. Только преображенный, в чем-то усеченный, а в чем-то дополненный фантазией мир хоть отчасти становится для нас приемлемым.
Человека всегда защищали от реальности и мифы, и религия, и просто традиционное мировоззрение, “предрассудки”. Одной из важнейших функций искусства тоже была защита человека от реальности (преображение мира). Да искусство никогда особенно и не притворялось, что оно отображает действительность, люди всегда отчетливо понимали, что есть реальность, где нужно быть прагматичным, осторожным и трусливым, и иной, прекрасный мир, где все-таки можно отдохнуть душой, воспарить и даже поверить, что и в реальности есть что-то чистое и светлое…
Машевский: Извините, что перебиваю, но в эстетике существовала “теория подражания” Платона и Аристотеля, согласно которой (или, во всяком случае, ее интерпретациям) предполагалось, что искусство отражает реальность. Впрочем, давайте вернемся к этому позже.
Мелихов: Я стараюсь выражаться схематично: искусство преображает и противостоит реальности. Но с какого-то момента человек вообразил, что реальность важнее фантомов. Она и впрямь очень убедительно демонстрирует свое могущество — жестокость, опасность, сладостность, и, когда человек уступает реальности свой воображаемый мир, он, конечно, становится “умнее”: он создает науку, покоряет горы-реки и так далее. Но вместе с тем разум, постигающий реальность, открывает нам и нашу бренность, ничтожность, бес в этом мире. Вместе с подъемом производительных сил растет число самоубийств, депрессии, возникают алкоголизм, наркомания. То есть, когда исчезает опьяненность культурой, человек стремится вернуть привычное состояние искусственными средствами. И массовая культура — это попытка заставить просто культуру выполнять ее извечные функции, которым та изменила. Серьезное искусство возомнило, что оно должно отражать действительность, что действительность выше выдумки. У Белинского была примерно такая теория: взрослый человек занимается делами, а ребенок живет выдумками, и байки о богах, царях и героях — это детство человечества. Может, это и так, но еще большой вопрос, жизне ли окажется человечество, если выйдет из состояния детства. Белинский прежде всего не учел, что взрослый человек, который живет “реальными делами”, перестает читать книги, они ему не нужны. На следующем же этапе, повторяю, под вопросом может оказаться само выживание человека, потому что видеть мир во всей его ужасной наготе никому не под силу.
Итак, культура изменила своему вечному делу — противостоять реальности, утешать, очаровывать, вдохновлять, внушать, что даже смерть, даже поражение могут быть прекрасны (тогда как в реальности —ни в болезни, ни в поражении ничего прекрасного нет, а ведь человек, даже самый успешный, обречен на поражение: каждого ждет смерть, никто не выполняет и десятой доли того, что задумал…). В такой ситуации массовая культура подобна партизанскому движению, которое поднялось на защиту своей вечной миссии, когда культурная верхушка сдалась неприятелю.
Объяснение:
В беседе участвуют: Денис Датешидзе, Василий Ковалев, Алексей Машевский, Александр Мелихов, Александр Фролов, Елена Чижова.
Машевский: В нашем сегодняшнем разговоре мы сосредоточимся на феномене массовой культуры, чтобы попытаться понять, как к этому явлению надо относиться и на что, может быть, оно нам указывает.
Мелихов: Поскольку мир трагичен и в нем борется не добро со злом, а различные виды добра друг с другом, то недостающую часть истины всегда следует искать у своих врагов — в данном случае у творцов масскульта, ибо наши единомышленники будут лишь подпевать нашим иллюзиям. При том, что иллюзии — абсолютно необходимая человеку среда обитания, от животных нас отличает прежде всего относиться к плодам своей фантазии так же серьезно, как к реальным предметам. Больше того, подозреваю, что и любить по-настоящему мы лишь собственные фантомы, по крайней мере, предметы, загримированные нашим воображением. Только преображенный, в чем-то усеченный, а в чем-то дополненный фантазией мир хоть отчасти становится для нас приемлемым.
Человека всегда защищали от реальности и мифы, и религия, и просто традиционное мировоззрение, “предрассудки”. Одной из важнейших функций искусства тоже была защита человека от реальности (преображение мира). Да искусство никогда особенно и не притворялось, что оно отображает действительность, люди всегда отчетливо понимали, что есть реальность, где нужно быть прагматичным, осторожным и трусливым, и иной, прекрасный мир, где все-таки можно отдохнуть душой, воспарить и даже поверить, что и в реальности есть что-то чистое и светлое…
Машевский: Извините, что перебиваю, но в эстетике существовала “теория подражания” Платона и Аристотеля, согласно которой (или, во всяком случае, ее интерпретациям) предполагалось, что искусство отражает реальность. Впрочем, давайте вернемся к этому позже.
Мелихов: Я стараюсь выражаться схематично: искусство преображает и противостоит реальности. Но с какого-то момента человек вообразил, что реальность важнее фантомов. Она и впрямь очень убедительно демонстрирует свое могущество — жестокость, опасность, сладостность, и, когда человек уступает реальности свой воображаемый мир, он, конечно, становится “умнее”: он создает науку, покоряет горы-реки и так далее. Но вместе с тем разум, постигающий реальность, открывает нам и нашу бренность, ничтожность, бес в этом мире. Вместе с подъемом производительных сил растет число самоубийств, депрессии, возникают алкоголизм, наркомания. То есть, когда исчезает опьяненность культурой, человек стремится вернуть привычное состояние искусственными средствами. И массовая культура — это попытка заставить просто культуру выполнять ее извечные функции, которым та изменила. Серьезное искусство возомнило, что оно должно отражать действительность, что действительность выше выдумки. У Белинского была примерно такая теория: взрослый человек занимается делами, а ребенок живет выдумками, и байки о богах, царях и героях — это детство человечества. Может, это и так, но еще большой вопрос, жизне ли окажется человечество, если выйдет из состояния детства. Белинский прежде всего не учел, что взрослый человек, который живет “реальными делами”, перестает читать книги, они ему не нужны. На следующем же этапе, повторяю, под вопросом может оказаться само выживание человека, потому что видеть мир во всей его ужасной наготе никому не под силу.
Итак, культура изменила своему вечному делу — противостоять реальности, утешать, очаровывать, вдохновлять, внушать, что даже смерть, даже поражение могут быть прекрасны (тогда как в реальности —ни в болезни, ни в поражении ничего прекрасного нет, а ведь человек, даже самый успешный, обречен на поражение: каждого ждет смерть, никто не выполняет и десятой доли того, что задумал…). В такой ситуации массовая культура подобна партизанскому движению, которое поднялось на защиту своей вечной миссии, когда культурная верхушка сдалась неприятелю.
Машевский: И оказалась слишком далека от народа.