Записать выводы по 6 главе капитанской дочке

, главу VI Гринев назвал «Пугачевщина» и посчитал необходимым хотя бы одним абзацем объяснить, откуда свалилась на Россию страшная беда. Полудикие народы, не так давно признавшие владыкой над собой русскою царя, еще не привыкли к российским законам, часто их нарушали и выходили из повиновения. Чтобы удержать их в нем, было построено немало крепостей, защиту которых доверили немногочисленным гарнизонам, состоявшим из русских солдат и издавна живущих на яицких берегах казаков. Но казаки и сами любили вольницу и ответили в 1772 году генералу Траубенбергу на меры по наведению порядка, предпринятые в их войске, сильным волнением. Бунтовщики убили Траубенберга и были усмирены «картечью и жестокими наказаниями». Погашенный бунт оказался, однако, подобен тлеющему костру, о чем свидетельствовал, в частности, зловещий, зашифрованный для посторонних ушей диалог двух казаков во второй главе «Капитанской дочки» — хозяина постоялого двора и того черного мужика, который сумел вывести Петрушу из буранной мглы. Уже этот диалог показывал, что раздуть костер Пугачеву труда не составит: слишком памятны для казаков были жестокие наказания. А уж полудикие народы рады были поучаствовать в любых беспорядках.

На этом Гринев оставит несвойственное ему историческое повествование, чтобы приступить «к описанию странных происшествий, коим я был свидетель».

В шестой главе, где будет получено известие о взятии Пугачевым Нижне-Озерной крепости, расположенной неподалеку от Белогорской, и потому капитан Миронов примет решение отправить дочь в Оренбург, сама возможность разлуки, кажется, потрясла влюбленных не меньше, чем весть о приближении Пугачева. «Я нарочно забыл свою шпагу и воротился за нею: я предчувствовал, что застану Марью Ивановну одну. В самом деле, она встретила меня в дверях и вручила мне шпагу. "Прощайте, Петр Андреич! — сказала она мне со слезами. — Меня посылают в Оренбург. Будьте живы и счастливы; может быть, Господь приведет нас друг с другом увидеться; если ж нет..." Туг она зарыдала. Я обнял ее. "Прощай, ангел мой, — сказал я, — прощай, моя милая, моя желанная! Что бы со мной ни было, верь, что последняя моя мысль и последняя молитва будет о тебе!" Маша рыдала, прильнув к моей груди».