Притча– маленький нравоучительный рассказ, но без морали, без прямого наставления.
Мораль каждый извлекает или не извлекает из притчи сам. Следует или не следует наставлениям. А уроки притчи касаются не только действующих лиц этой конкретной истории, но всех людей на свете…
Да, не все извлекали уроки, немногие понимали смысл притчи и в те далёкие времена, и позже. Правда, авторы произведений Древней Руси чаще сверяли жизнь своих героев с евангельским словом, писатели нового времени – реже.
В произведении 17 века “Повесть о Горе-Злосчастии” героя постигла судьба блудного сына из евангельской притчи. Он не слушался родительских наставлений, ушёл из дома, прокутил с другом родительские деньги. И пошёл по миру нищий и голодный. Вот и привязалось к нему Горе-Злосчастие, ходит-бродит за ним неотступно. “Научате молодца богато жить, убить и ограбить”. Казалось, нет ему от Горя так и будет бродить за молодцем вечным наказанием.
Рассказчик не называет имени героя, неизвестно, где он родился, откуда и куда путь держит. Оттого, наверное, что история эта возможна с каждым и которое уже столетие повторяется. Но евангельские притчи для молодца 17 века ещё дышат живой историей, поэтому “спамянует молодец путь”, ушёл в монастырь – вернулся к Богу, а горе у ворот осталось.
Два столетия спустя уже иначе живёт эта притча в литературе нового времени. В пушкинской повести “Станционный смотритель” картинки с изображением сюжетов притчи развешены по стене комнаты Самсона Вырина. Возможно, смотрят на них станционный смотритель и дочь его Дуня, да не извлекают уроки из этой притчи, оттого что для них евангельский сюжет стал лишь украшением комнаты.
Притча– маленький нравоучительный рассказ, но без морали, без прямого наставления.
Мораль каждый извлекает или не извлекает из притчи сам. Следует или не следует наставлениям. А уроки притчи касаются не только действующих лиц этой конкретной истории, но всех людей на свете…
Да, не все извлекали уроки, немногие понимали смысл притчи и в те далёкие времена, и позже. Правда, авторы произведений Древней Руси чаще сверяли жизнь своих героев с евангельским словом, писатели нового времени – реже.
В произведении 17 века “Повесть о Горе-Злосчастии” героя постигла судьба блудного сына из евангельской притчи. Он не слушался родительских наставлений, ушёл из дома, прокутил с другом родительские деньги. И пошёл по миру нищий и голодный. Вот и привязалось к нему Горе-Злосчастие, ходит-бродит за ним неотступно. “Научате молодца богато жить, убить и ограбить”. Казалось, нет ему от Горя так и будет бродить за молодцем вечным наказанием.
Рассказчик не называет имени героя, неизвестно, где он родился, откуда и куда путь держит. Оттого, наверное, что история эта возможна с каждым и которое уже столетие повторяется. Но евангельские притчи для молодца 17 века ещё дышат живой историей, поэтому “спамянует молодец путь”, ушёл в монастырь – вернулся к Богу, а горе у ворот осталось.
Два столетия спустя уже иначе живёт эта притча в литературе нового времени. В пушкинской повести “Станционный смотритель” картинки с изображением сюжетов притчи развешены по стене комнаты Самсона Вырина. Возможно, смотрят на них станционный смотритель и дочь его Дуня, да не извлекают уроки из этой притчи, оттого что для них евангельский сюжет стал лишь украшением комнаты.